© Т. С. Петрова

 

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ СТИХОТВОРЕНИЯ 
К.
Д.БАЛЬМОНТА 
«Я МЕЧТОЮ ЛОВИЛ УХОДЯЩИЕ ТЕНИ...»

Стихотворение «Я мечтою ловил уходящие тени...» столь известно, что стало своего рода визитной карточкой Бальмонта. Написанное в 1894 году, оно открывает книгу «В Безбрежности», датированную 1895 годом. Практически все исследователи, обращавшиеся к трактовке этого стихотворения, отмечают, что оно не случайно вынесено в начало книги и выделено курсивом. Так, Л.Е.Ляпина пишет: «...оно призвано было служить как бы прологом всего поэтического текста книги, введением в неё – и, следовательно, мыслилось программным» [5, с.207].

Концептуальный характер этого текста определяется ключевым мотивом пути, последовательное развёртывание которого обусловливает образную цельность сборника «В Безбрежности». Известно, что мотив пути – один из важнейших архетипических мотивов в мифопоэтике символизма, хотя как в реализации, так и в интерпретации его обнаруживается неоднозначность. Книга «В Безбрежности» отражает и поиски пути, и разный результат движения: это и безуспешная попытка «выйти на свет» из тумана («Мы шли в золотистом тумане...», 1, 82), и бесконечная погоня за светом в долине, где неизбежно настигают героя тени гор («Колеблются стебли зелёной долины...», 1, 85).

Выход из замкнутого круга представлен поэтом в образе восхождения в стихотворении-эпиграфе, о котором Е.Ю.Денисова пишет: «Этим стихотворением автор указал на направление движения в пространстве. Оно направлено ввысь, в беспредельность» [3, с.46]. Аврил Пайман видит прототип бальмонтовского образа подъёма по ступеням у Д.Мережковского: «Стихотворение повторяет, словно эхо, проводившуюся ранее строку Мережковского "Мы – над бездною ступени" и даёт понять, что Бальмонт отважился подняться по опасной лестнице ещё выше» [7, с.60]. Герои стихотворения Д.Мережковского «Дети ночи», откуда извлечена процитированная строка, при виде солнца – умирают: «Мы – над бездною ступени, / Дети мрака, солнца ждём: / Свет увидим – и, как тени, / Мы в лучах его умрём» [8, с.63]. Каким же выглядит путь бальмонтовского лирического героя? К жизни или к смерти неуклонно и упорно восходит он по ступеням?

Сама по себе устремлённость ввысь в книге «В Безбрежности» представлена неоднопланово. Стихотворение «Ночью мне виделся Кто-то таинственный» представляет лирического героя, устремляющегося за «светом нездешним» «к небу родимому» – в мир иной («В царство, где Роза цветёт у Креста»). Движение души, которую «тени к родимой влекли стороне», направлено, как и в стихотворении «Я мечтою ловил уходящие тени...», от земли к небу: «Что от незримых очей заслонялося / Тканью телесною, грёзами дня, / Всё это с ласкою нежной склонялося, / Выше и выше манило меня» (1, 121). День здесь («грёзы дня») – несущественное, бренное земное бытие, заслоняющее истинный, высший мир, а сон – мечта о воскресении мёртвых и о воссоединении с ними: «Сон позабытый всё ярче вставал». Как переход в мир иной через смерть изображается момент высшей истины, наступающий, наконец, для лирического героя: «Пали преграды, и сладкими муками / Сердце воскресшее билось во мне, / Тени вставали и таяли звуками, / Тени к родимой влекли стороне./ Звали Эдема воздушные жители / В царство, где Роза цветет у Креста./ Вот уж я с ними... в их тихой обители... / "Где же я медлил?" – шептали уста».

Таким образом, в этом стихотворении движение от земли к небу представляется как путь, по которому устремляется душа, увлекаемая высшей силой в инобытие, к вечному блаженству и покою, – душа, возвращающаяся к небесной родине.

В то же время мотив возращения определяет в поэтике символизма репрезентацию образа вновь и вновь возрождающегося света, побеждающего ночь и тьму; причём сама тьма в книге Бальмонта – необходимое звено в цепи пульсирующих токов жизни: «Символ смерти, символ жизни, бьёт полночный час./ Чтобы новый день зажёгся, старый день угас...» (1, 128). Однако динамика смены ночи днём не безмятежна: солнечный свет представляется в противоборстве с ночным мраком («Каждый день поныне видим чудо из чудес, / Всходит Солнце, светит миру, гонит мрак с Небес»). Эта «возрожденья новая волна» явлена как чудо и тайна, что подчёркивается концовкой стихотворения: «Мир исполнен восхищенья миллионы лет, / Видя тайну превращенья тьмы в лучистый свет».

Поэтому А.Ханзен-Лёве, цитируя Юнга, отмечает, что «тень содержится и в солнечном луче» [9, с.157]; насколько амбивалентно символическое значение образа дня, настолько же неоднопланова семантика тени. С одной стороны, в романтической традиции день соотносится с бренным, земным, суетным началом (сумеречный, банальный, бледный день) и приобретает даже негативные черты ночи (например, черноту – «чёрный день» у Блока) [9, с.362—363]. Соответственно ночь выступает временем откровений, выхода к беспредельному и вечному, надмирному («сияющая ночь» у Блока).

С другой стороны, у символистов устойчиво представление Космического Великого дня, где сияет солнечный свет, «противодействующий безднам ночного мира» [9, с.353]. «Возвышенный дневной мир, – пишет А.Ханзен-Лёве, – существует в высших сферах и источает энергию той символики, что непрерывно побеждает и торжествует в солнечном световом мире» [9, с.354].

Тогда закономерно, что символическое отражение Великого творящего и созидающего дня предполагает появление образа теней дня в позитивном значении (см. у Коневского: «Пока торжественно сияет день, <...> / И по горам прострёт святую тень» (цитируется по: [9, с.355]). «Под знаком этой тотальной светоносности, – пишет А.Ханзен-Лёве, – снимается столь продуктивная полярность "день" – "тень"» [9, с.355]. Совершенно очевидно, что в стихотворении Бальмонта «Я мечтою ловил уходящие тени...» именно такой смысл реализует образ «уходящие тени погасавшего дня». Ведь именно свет этого дня ведёт за собой лирического героя, устремлённого за «дневным светилом»; вот почему он так обращён «мечтою» к «уходящим теням» и вот почему торжествующе подчёркивает в заключительном повторе: «Я узнал, как ловить уходящие тени, / Уходящие тени погасавшего дня...»

В стихотворении выстраиваются оппозиции: день (и тени как след дня) – ночь, свет – тьма, сверкание – угасание, высь и даль – «внизу подо мной», безостановочное движение бодрствующего героя – «уснувшая земля».

А.Ханзен-Лёве отмечает, что «угасание дня <...> как бы образует рубеж между дневным и ночным мирами» [9, с.360]; о том же пишут П.В.Куприяновский и Н.А.Молчанова: «...в более широком контексте поэта интересовало не столько "противостояние света и тьмы", сколько промежуточное состояние "между" ними, своеобразное экзистенциальное "между-бытие"» [4, с.54]. В то же время, заключают они, «поэт воспевает самоценность самого движения» [4, с.57]. Л.Е.Ляпина определяет центральную тему стихотворения «как тему постоянного движения – преодоления» [5, с.211].

Таким образом, «между-бытие» лирического героя – не пассивное, а деятельное состояние; целью такого восхождения является духовное просветление человека, приобщение его к мировому началу, к высшим тайнам бытия. «Символистская поэзия, – пишет А.Ханзен-Лёве, – предпочитает такое аналогическое отношение, кульминационной точкой которого является миф о том, как человек "становится" светом, а свет – человеком» [9, с.328]. Важно подчеркнуть, что результатом структурно-семантической композиции, подробно рассмотренной Л.Е.Ляпиной, в стихотворении Бальмонта «Я мечтою ловил уходящие тени...» становится эффект длящегося движения: «И всё выше я шёл, и дрожали ступени, / И дрожали ступени под ногой у меня». Контекст стихотворения вряд ли предполагает усматривать в дрожании ступеней опасность пути или страх героя (Е.Маркина [6, с.62]). Возможно, это образное выражение того творческого волнения и подъёма, которое В.Брюсов называл «трепетом» и «дрожью»: «В этом вся сила бальмонтовской поэзии, вся жизненность её трепета <...> Всё желанно, только бы оно наполняло душу дрожью...» [2, с.79]. В логике развития ключевого образа пути дрожание ступеней – это метонимическое отражение мотива направленного и безостановочного движения от тьмы – к «немеркнущему дню», к творящему и одухотворяющему свету. Именно этот пафос инициирует и привносит в книгу стихов «В Безбрежности» открывающее её стихотворение-эпиграф.

Примечания

1.Текст цитируется по изданию: Бальмонт К.Д. Собр. соч.: В 2 т. Т.1. Можайск, 1994.

2.Брюсов В.Я. Среди стихов: 1894—1924: Манифесты, статьи, рецензии. М., 1990.

3.Денисова Е.Ю. «Безбрежность» как тема и смысл второй книги К.Д.Бальмонта // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания ХХ века. Вып.5. Иваново, 2002.

4.Куприяновский П.В., Молчанова Н.А. Поэт Константин Бальмонт. Биография. Творчество. Судьба. Иваново, 2001.

5.Ляпина Л.Е. Стихотворение К.Д.Бальмонта «Я мечтою ловил уходящие тени...» // Анализ одного стихотворения. Л., 1985.

6.Маркина Е.Е. К.Д.Бальмонт. «Я мечтою ловил уходящие тени...» // Русский язык в школе. 2002. № 5.

7.Пайман А. История русского символизма. М., 2000.

8.Серебряный век русской поэзии / Сост., вступ. ст., примеч. Н.В.Банникова. М., 1993.

9.Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм. Космическая символика. СПб., 2003.

Опубликовано под заголовком «Мотив восхождения в лирике К.Д.Бальмонта (К интерпретации стихотворения «Я мечтою ловил уходящие тени...»): Куприяновские чтения – 2005: материалы межвуз. науч. конф. Иваново: ИвГУ, 2006. С.55—60.


При использовании материалов сайта в газетах, журналах и других печатных изданиях обязательно указание первоисточника;
при перепечатке в интернете – обязательна прямая ссылка на сайт http://yepisheva.ru © 2014