А. Ю. Романов (г. Иваново)

«КОГДА Я ОТСЮДА УЙДУ БЕЗВОЗВРАТНО…»
 О публикациях в связи с кончиной К. Д. Бальмонта

Когда полный сил, радужных надежд и творческой энергии молодой Бальмонт 31 марта 1896 г. написал в альбоме своих петербургских друзей Л. М., М. К. и З. К. Станюковичей эти строчки: «Завещаю похоронить меня в Москве в Новодевичьем монастыре», сделав к ним ещё и приписку (постскриптум):

«И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне всё б хотелось почивать…» [1],

– друзья, разумеется, не придали решительно никакого серьёзного значения столь смелому его волеизъявлению (сделанному, кстати, в канун 1-го апреля): дескать, иронический розыгрыш-экспромт поэта, не более…

Но через десять лет он пишет уже иные строки – прон-зительные по своей интонации (стих. «Дрёма»):

«Когда я отсюда уйду безвозвратно,
Посадите цветок над дремотой моей,
Чтоб сонные грёзы цвели ароматно
В успокоенном теле моём,
завершившем обрядности дней…» [2]

– и эти слова 40-летнего поэта, пребывающего на чужбине, уже не кажутся невинным розыгрышем, в них – и его неутолённая боль, и «светлая печаль» – «как воздушный налёт серебра», мечты о грядущем и неземном, призрачно-прекрасном ином мире…

В жизни и творчестве Константина Бальмонта символ смерти, пожалуй, один из центральных (наряду с другими постоянными группами лексем в антонимичных парадигмах: солнце – луна, земное – небесное, свет – мрак, прошлое – будущее и т. п.). Но если в юношеские годы у «поэта с утренней душой» и было нечто личное «в этой жизни смутной», в его философском – пантеистическом – глубоко и сильно выстраданном понимании окружающего разнообразного и пёстрого бытийного мира (начиная от «жизнь утомила меня…» и до «меня пленяет всё: и свет, и тени…»), то с течением лет, на закате дней поэт-«солнечник» уже по-иному «смотрел продолжительно на поля позабытые», когда «Солнце поющее спало спокойно…», и с горечью признавал: «Давно моя жизнь отзвучала…» (сб. «Светослужение», 1937).

Поздравляя поэта-мэтра с 70-летием, Г. Адамович в своём панегирическом обращении к нему высказался, в частности, о феномене Бальмонта, о его восприятии современниками: «…Была новизна тона, новизна настроений, буйный скачок от чеховской сумеречной меланхолии к радостному слиянию со всем безбрежным миром, было живущее в каждой бальмонтовской строке утверждение о мире, который “должен быть оправдан весь, чтоб можно было жить!”. Бальмонт не писал стихов, Бальмонт пел песни, и ликующий голос его слушала вся Россия» [3].

Земной путь этого некогда «звездоликого» певца, из лучезарных блёсток строившего «целые сонаты, полные мудрой звучности и успокоительной гармонии» [4], а ныне потерявшего веру в себя ramolli – одряхлевшего, «утомлённого солн-цем» старца, завершился 23 декабря 1942 года. Поэт скончался во французском городке Нуази-ле-Гран – увы, вдали от «милого предела», о котором почти полвека назад написал в шутливом «завещании», припомнив строчки горячо любимого им Пушкина…

По словам Ю. А. Кутыриной, оставившей описание последних часов жизни Бальмонта, «умирающий поэт <…> что-то шепчет, напевает отрывки из своих стихотворений, замолкает, мучительно вспоминая, жмурится. Тогда жена его Елена Константиновна, верная спутница, друг, раскрывает томик его стихов и читает, читает, читает… и лицо поэта просветлело, оживает, – он весь в звуках, в воспоминаниях о звуках…» [4, 425].

Об этом читаем и в малоизвестном сегодня стихотворении киевского поэта Риталия Заславского (1928—2004):

* * *

Я русый, я русский… К. Бальмонт.

Сам он уже ничего не писал… 
Иногда перечитывал Бальмонта… 
Из писем жены поэта

Когда Бальмонт читал Бальмонта 
и бородёнкой рыжей тряс, 
кто-кто, а уж наверно он-то 
всё понимал в последний раз.

Звенела тоненько настройка, 
строка змеилась по губе.
Он пережил себя настолько, 
что удивлялся сам себе.

Какое это было счастье!
Зрачки блестели, как слюда.
Он так по-детски восхищался 
всем, что умел ТОГДА, ТОГДА.

И в старости – ненужной, тусклой – 
он просыпался в некий миг 
и был, как прежде, русый, русский, 
и вовсе даже не старик.

О странные метаморфозы!
Синица всё-таки в руке…
Бесцветные, как вечность, слёзы 
бегут по высохшей щеке.

Он всё забыл: смешные позы, 
вино, любовь, друзей, восторг.
Но кто же, кто же эти слёзы 
у старика опять исторг?

Он всё забыл: насмешки, фронда…
И только строк струилась вязь, 
когда Бальмонт читал Бальмонта,
и удивляясь, и смеясь. [5]

…В январе 1943 г. первые краткие сообщения о кончине К. Д. Бальмонта появились в «Парижском вестнике» и в берлинском (!) «Новом слове», позже, в феврале – мае, уже более обстоятельные статьи-некрологи – в белградском журнале «Ярь», в «Двинском вестнике», в газете «Новая заря» (Сан-Франциско) и «Новом журнале» (Нью-Йорк, США) и др. изданиях [6]. Ниже публикуются (по современной орфографии, с сохранением всех данных, даже ошибочных, о дате смерти и возрасте поэта) четыре статьи, до сих пор не печатавшиеся в России.

За предоставление ксерокопий этих уникальных материалов выражаем сердечную благодарность г-ну Ж. Шерону (США).

В. Унковский

Смерть Бальмонта

Константин Дмитриевич Бальмонт скончался 23 декабря в Нуази-ле-Гран, под Парижем, где он проживал последние годы. Поэт умер в возрасте 76-ти лет, от воспаления лёгких.

Одно время Бальмонт находился в клинике по нервным болезням. Жил в большой нужде, как все эмигранты-писатели. Помогали ему сердобольные люди.

Близкие друзья собрали деньги на похороны, купили могилу на 30 лет. Поэт похоронен на местном кладбище.

На заупокойной литургии и панихиде – в маленькой местной церкви – присутствовали, кроме вдовы и дочери, очень немногие. Но гроб утопал в цветах.

Дул резкий декабрьский холодный ветер. Дожди, шедшие в канунные дни, затопили могилу, и гроб потонул в известковой мутной воде.

Последняя книга Бальмонта, вышедшая в эмиграции, – «Ризе единственной» – посвящена России, её природе. В ней автор выявил себя глубоко национальным поэтом…

В 1920 году Бальмонт эмигрировал в Париж, несколько лет пробыл в Капбретоне, куда ежегодно приезжал И. С. Шмелёв. Маститый писатель встречался с поэтом ежедневно, и они стали большими друзьями. Вот слова Шмелёва, сказанные мне на днях: 

– Бальмонт – национальный поэт, что особенно подчёркивается в его стихах последних годов, начиная с 30-х, когда он поселился в Капбретоне. Мы всегда говорили о России и неповторимых красотах её быта. Экзотика (поэт много путешествовал) отступала перед властным напором всего родного.

К словам И. С. Шмелёва надо внести следующее дополнение:

Всероссийскую славу создали Бальмонту книги: «Горящие здания», «Горные вершины», «Птицы в воздухе» и др.

Обладая крупным поэтическим талантом, Бальмонт, и об этом нельзя умолчать, являлся одним из вдохновителей русской революции и ярким застрельщиком декадентства, тлетворный яд которого действовал разлагающе на общественные слои.

Отдавая справедливую дань тем его произведениям, которые являются творениями чистого искусства и могут восхищать, рождая чувства красоты, надо осудить те, которые имели политический характер или утверждали упадничество. Нива его поэзии изобилует плевелами.

Став эмигрантом, Бальмонт от многих прежних своих установок отказался и в последней изданной им книге, «Ризе единственной», действительно выявил себя поэтом национальным.

Парижский вестник. 1943. 9 янв. № 30.

К. Д. Бальмонт

В Нуази-ле-Гран под Парижем, на 77 году жизни, скончался 23 декабря 1942 года известный русский поэт Константин Дмитриевич Бальмонт и похоронен на местном кладбище.

* * *

Константин Дмитриевич Бальмонт, известный русский поэт, родился в 1867 году. Отец Бальмонта был председателем земской управы в Шуе. Бальмонт учился в Шуйской, потом во Владимирской гимназиях, а в 1886 году поступил на юридический факультет Московского университета. Он владел не только большинством европейских, но и восточными языками. После революции 1905 г. Бальмонт уехал за границу, посетил Египет, Грецию, побывал в Мексике и на океанских островах. В 1913 году он возвращается в Россию. После Октябрьской революции Бальмонт вновь эмигрирует за гра-ницу.

Многочисленные стихотворные сборники этого плодотворнейшего поэта разнообразны по настроениям и мироощущениям. Являясь последователем ницшеанского индивидуализма, поэт полюбил поэзию, как волшебство, и, написав об этом целую книгу, упивался звуками и рифмами ради них самих. Он слыл виртуозом музыкального стиха и признанным вождём символистов и декадентов.

Бальмонт известен и как блестящий переводчик. Его перевод уайльдовской «Баллады Рэдингской тюрьмы» считается шедевром. Поэзия Бальмонта, при отсутствии глубокого содержания, всё же сыграла крупную роль в деле обогащения русского поэтического языка и развития музыкальности нашего стиха.

Новое слово (Берлин). 1943. 29 янв. № 7 (493). С. 5.

Кончина К. Д. Бальмонта

Из Франции пришло тяжёлое известие: скончался крупнейший современный русский поэт Константин Дмитриевич Бальмонт.

Первые признаки душевного недуга, которым страдал Бальмонт, появились лет десять тому назад. Друзья при содействии Союза русских писателей и журналистов в Париже поместили его в клинику для нервнобольных. После довольно продолжительного лечения состояние поэта настолько улучшилось, что явилась возможность взять его из клиники и устроить в загородный дом отдыха, которым ведала монахиня мать Мария.

В 1935 году зарубежная печать отметила 50-летие литературной деятельности Бальмонта, и тогда удалось собрать для больного поэта свыше 20.000 франков; время от времени устраивались периодические сборы, и благодаря этому К. Д. прожил последние годы своей жизни, не нуждаясь в куске хлеба.

При каких обстоятельствах и когда именно К. Д. Бальмонт скончался, пока неизвестно. Сообщение, полученное из Парижа, относится к началу этого года.

К. Д. Бальмонт родился 17 июня 1867 года. В первой декабрьской книжке «Живописного обозрения» 1885 года помещены первые три стихотворения гимназиста Константина Бальмонта. Из Московского университета Бальмонт был исключён за участие в беспорядках. Первый сборник стихов Бальмонта вышел в Ярославле.

Литературная слава рано пришла к Бальмонту. Уже первые его сборники стихов принесли ему всероссийскую известность, и к 25-летнему юбилею [творчества, т. е. к 1910 г. – А. Р.] собрание сочинений Бальмонта насчитывало 15 книг. Поэт много путешествовал, был в Швеции, Норвегии, Франции, Италии. В 1905 году прожил полгода в Мексике; в 1911 году был в Египте, потом в Париже.

Помимо своего оригинального творчества, Бальмонт много и охотно переводил: Ибсена, Кристофа Марло, Гауптмана, Гамсуна, Словацкого, Руставели, Яр. Врхлицкого, Яна Каспровича, литовцев, болгар, сербов. Произведения Бальмонта печатались в «Русском слове», «Речи», «Русской мысли», в «Вестнике Европы» и т. д.

«Будем как Солнце» имело в России тираж, которого до Бальмонта при жизни не знал ни один русский поэт.

В 1912 году Бальмонт предпринял кругосветное путешествие: из Лондона на пароходе он обогнул Африку, углубился в страну Зулу. Затем достиг берегов Тасмании. Побывал в Новой Зеландии, в Австралии, на полинезийских островах, Фиджи, на Новой Гвинее, Яве, Цейлоне, в Индии и из Бомбея вернулся в Европу.

Весной 1914 года Бальмонт объездил большую часть России с лекцией «Поэзия как волшебство», и всюду в этой поездке его сопровождал шумный успех. Война 1914 года застала его в Париже. Через год через Швецию он вернулся в Россию, где и оставался до 1920 года. В эти годы он совершил поездку на Дальний Восток до Владивостока. Везде его лекции собирали многолюдную аудиторию и пользовались колоссальным успехом. В самые тяжёлые годы жизни в России поэт продолжал много работать, выпуская книгу за книгой. Уже в эмиграции он успел выпустить 17 сборников стихов, и свыше 10 книг остались в рукописях.

В Париже Бальмонт жил, очень нуждаясь. Стихи его печатались в «Последних новостях», в «Современных записках» и ряде других зарубежных изданий. В Москве у Бальмонта оставался сын Ника – талантливый пианист и поэт. Он умер от тяжёлого душевного недуга – вероятно, от той же самой болезни, которая свела теперь в могилу и отца.

Новая заря (Сан-Франциско). 1943. 30 марта.

Владимир Зеелер

К. Д. Бальмонт
(К восьмилетию дня кончины)

Всю ночь, не переставая, шёл дождь. Утро серое. Небо – без просвета, всё обложенное. Сыро, холодно. Грязно, пронизывающий ветер…

Путь неблизкий: метро, потом автобус до Нуази-ле-Гран. А там довольно далеко до Русского Дома. В крохотной домовой церковке там стоит гроб.

Нас совсем немного: Б. К. и В. А. Зайцевы, поэт Балтрушайтис с женой, А. В. и М. Н. Якимовы, Елена Константиновна, я и ещё двое из Союза журналистов. Отпевать умершего Константина Дмитриевича приехал из Парижа отец Дмитрий Клепинин, вскоре трагически погибший в гитлеровских застенках, в Германии. Всех нас собралось в этот пасмурный день только десять человек, а поместились мы вокруг гроба с трудом.

Долго шли за катафалком на кладбище. Опять начал моросить холодный дождь. Вырытая накануне могила наполовину была наполнена водой. Так в эту воду и опустили гроб нашего поэта Бальмонта… Тяжело и темно было на душе. И всё-таки последнее прости от друзей и Союза сказал я. Это было слово утешения измученной Елене Константиновне…

Умер Бальмонт 23 декабря 1942 года – восемь лет тому назад. Предали его прах земле на второй день Рождествен-ских праздников. Через год умерла и Елена Константиновна. Погребена на том же кладбище в Нуази-ле-Гран.

Бальмонт как-то сразу вошёл в литературу. Ему не пришлось «добиваться» признания. И слава пришла к нему тоже не исподволь, а сразу. Его имя стало известно всей необъятной России. Стихи его засверкали ярким солнечным светом. Они ошеломляли новизной слов, новизной построения, новизной мысли. Бальмонтом увлекались, зачитывались… И Бальмонт «пел», как птица… Он был неистощим…

Теперь на «расстоянии времени», когда бурный период увлечения поэтом прошёл, когда спокойно можно перечитывать его книги стихов, теперь явилась возможность критического отношения к его дару Поэта. Да и жизнь прошла большая, долгая, утихли увлечения, пришла старость, покрылась налётом плесени душа, да и сердце не так ровно и чётко бьётся – и всё-таки, конечно, не всё у Бальмонта равноценно. Есть и неудачи, есть и поза, но всё это не заглушает того поистине прекрасного, что дал нам Поэт в изобилии, полной чашей.

Молодым Бальмонта я лично не знал. Я его читал, я им увлекался, ждал каждой новой книжки его. Мой друг-художник, переплетавший изумительно книги, держал в запасе для меня сиреневый сафьян «для Бальмонта». К сожалению, «события» не дали возможности собрать «всего Бальмонта», и то, что было, – пошло на «походные воинские библиотеки» пришедших красных частей, или, попросту говоря, «на козьи ножки», на махорку, как почти вся моя библиотека.

Говорят, что Бальмонт был заносчив, горд, буен во хмелю. Вероятно, это было так, но в то время, когда мне пришлось его узнать и стать его близким другом, войти в его жизнь, общаться с ним последние пятнадцать лет его жизни, – это был потухший, надломленный старик, не растерявший, однако, своего изумительного дара. Первые годы своей изгнаннической жизни он ещё творил, переводил с болгарского, чешского, грузинского, польского… Ведь он знал невероятное количество языков!.. Печатался… Охотно читал новые стихи свои, был ласков, ценил дружбу, особенно «в жестоких днях, средь всякой лжи и скверны» [7]. Среди пятнадцати стихов, лично нам с женой написанных Бальмонтом, которые бережно храним мы в отдельном альбоме, есть одно удивительное по глубине и искренности – «Заветное слово» [8] – о дружбе. Вот строка оттуда:

«Дружба может быть любви вернее».

И в эти годы жизнь как-то ладилась у Бальмонта: были чешские стипендии, были французские академические выдачи, были меценаты – Розенталь – поддерживавшие наших писателей, учёных, были друзья и почитатели. Бальмонт не был забыт. Его помнили и ценили… Ну, а потом, постепенно, отпадала «поддержка», исчезали кредиты на помощь эмигрантам, печатание давало буквально гроши, и пришла нужда непреходящая, страшная, когда жизнь ограничивалась днём, только днём, так как завтра уже была неизвестность.

А потом пришло самое горькое: ударила болезнь. Психика не выдержала. Пришлось поместить в лечебницу для психически больных в Эпиней. Нужно было решать каждый месяц трудную задачу: изыскивать средства для оплаты частной лечебницы. Добрый профессор по нервным болезням, тоже эмигрант, русский [9], больше года посещал и лечил Бальмонта, ездя со мною в лечебницу – бесплатно, но содержание нужно было оплачивать.

Были и буйные припадки, когда этот небольшой и, казалось, совсем физически слабый человек разбивал вдребезги крепкую мебель, гнул переплёты железной кровати. В эти тяжкие припадки вызывали меня – это его успокаивало. Со мною он говорил почти как здоровый человек. Лечение привело к возможности оставить лечебницу и переселить его в Тиэ под Парижем, а затем в Русский Дом в Нуази.

За время болезни всё скромное имущество – обстановка, библиотека – всё ушло с молотка на оплату накопившихся долгов. И когда нужно было как-то устраивать заново жизнь после выздоровления, пришлось обратиться через «Последние новости» с призывом к друзьям Поэта помочь мне. Призыв был услышан, и щедрость друзей и во Франции, и в Англии дала возможность нанять там же в Нуази квартиру в две комнаты и обставить её всем необходимым.

Но эти годы – 35-й, 36-й и 37-й – болезни сказались снова вновь. Бальмонт стал физически и психически слабеть. Он начал забывать языки, не только экзотические, но и французский, итальянский, английский. Начисто. Он не помнил из них ни слова. Он перестал творить. Он понимал, что с ним происходит необычная вещь, что это болезнь. Он говорил мне, что наяву он не может связать и двух строк, не может подыскать рифмы, они ушли от него. И только во сне вдруг отчётливо он создаёт «прекрасный стих». Он радостно просыпается, стих ещё с ним. Он должен записать его, но… уже стих «растаял», рассеялся, как дым, и осталась лишь скорбь – сознание потери творчества. Странный феномен болезни…

А затем пришло и худшее: отвращение к еде. Через силу на уговоры Елены Константиновны он глотал некое количество жидкой каши, иногда выпивал стакан чаю. И опять с горечью печаловался мне, когда я спросил его, почему он не отвечает мне на письма мои – пишет жена, а не он. «Писать не могу. Да вообще, для чего я живу: ничего делать не могу, всё позабыл, и есть не могу и не хочу… Ведь жизнь ушла от меня, совсем…»

До чего скорбно и страшно было видеть, как человек разрушается. Прекрасный поэт, большой славы, интересный человек, больших знаний и большой культуры становится ничем, замолкает и уходит из жизни… Поистине это было страшно.

Так Бальмонт закончил своё земное странствие.

* * *

Когда вспоминаешь Бальмонта, когда думаешь о нём – неразрывно с ним встаёт в памяти жена его, спутница, помощница, няня и друг верный и преданный до самоотречения – Елена Константиновна.

Это явление – несомненно исключительное.

Недолго оставалась на земле после смерти своего Поэта Елена Константиновна. Ушла большая часть её жизни, покинул её и самый стимул её существования, и тихо ушла она в иной мир к своему Поэту…

Русская мысль (Париж). 1951. 5 янв. № 308. С. 4—5.

Примечания

[1] Цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» (1829); автограф (в альбоме Станюковичей): РНБ. Ф. 736. № 336. 2 лл. (см. также: [4, 426]).

[2] Русская мысль. 1908. Кн. V. С. 48. Обращаем внимание, что это стихотворение (не путать с одноимённой, «шуйской» «Дрёмой» 1929 г. [«Бродил я в прошлом океанами…»]) с того времени – за сто лет! – не перепечатывалось в России.

[3] Г. А. 70-летие К. Д. Бальмонта // Последние новости. 1937. 17 июня. № 5927. С. 3.

[4] Куприяновский П.В.; Молчанова Н.А. Поэт с утренней душой: Жизнь, творчество, судьба Константина Бальмонта. М., 2003. С. 428. Воспоминания Ю. А. Кутыриной (см. далее), племянницы И. С. Шмелёва, впервые напечатанные к годовщине кончины Бальмонта (Возрождение (Париж). 1960. № 108. Дек. С. 34—36), цит. по этому изданию.

[5] Заславский Риталий. «Когда Бальмонт читал Бальмонта…» // Серебряный век: Сборник. Киев, 1994. С. 214—215.

[6] Перечислим известные нам сегодня статьи и заметки разных лет, связанные со смертью К. Д. Бальмонта:

Унковский В. Смерть Бальмонта // Парижский вестник. 1943. 9 янв. № 30;

К. Д. Бальмонт // Новое слово (Берлин). 1943. 29 янв. № 7 (493). С. 5;

Погорелова Б. Бальмонт в жизни. Литературный фоторепортаж // Ярь (Белград). 1943. № 2 (февр.?). С. 11—15;

Гадалин В. К. Д. Бальмонт // Двинский вестник. 1943. 6 февр. № 6;

И. А. К. Д. Бальмонт (Памяти поэта) // Новое слово. 1943. 7 марта. № 18 (504);

Кончина К. Д. Бальмонта // Новая заря (Сан-Франциско). 1943. 30 марта;

Цетлин М. К. Д. Бальмонт // Новый журнал (Нью-Йорк). 1943. № 5 (апр. – июнь?). С. 356—363;

Žlabys-Žengė J. Lietuviškas Balmontas: [Литовский Бальмонт] // Ateitis. 1943. Nr. 54. Р. 4;

Евангулов Г. К. Д. Бальмонт (к годовщине смерти) // Парижский вестник. 1944. 22 янв. № 83.

Кратко – о двух авторах публикуемых нами статей:

Унковский Владимир Николаевич (1888—1964) – журналист, прозаик, эмигрант.

Зеелер Владимир Феофилович (1874—1954) – адвокат, журналист; в эмиграции с 1920 г. Секретарь Союза русских писателей и журналистов в Париже; неоднократно писал о Бальмонте, принимал близкое участие в судьбе поэта, особенно в последние годы его жизни.

[7] Из сонета Бальмонта, полный текст которого см. в Приложении; цит. по: Бонгард-Левин Г.М. Письма и стихотворения К. Д. Бальмонта В. Ф. Зеелеру // Россия и проблемы европейской истории: Средневековье, Новое и Новейшее время. Ростов, 2003. С. 265—275.

[8] Полный текст стихотворения см. в Приложении.

[9] Вероятно, это был доктор Сергей Михеевич Серов (1884—1960), в 1930-е гг. вступивший в Союз деятелей русского искусства (Париж) и бесплатно лечивший его членов. Летом 1931 г. он с женой Маргаритой Александровной (1892—1975) и дочерью Ириной (1915?—1999) жил в Капбретоне; Бальмонт неоднократно посвящал им свои стихи (1931, 1934), дарил свои книги.

ПРИЛОЖЕНИЕ

К. Бальмонт

Сонет

Владимиру Феофиловичу Зеелеру
Варваре Михайловне Зеелер

Я знаю, вы ненарушимо верны
И как за это благодарен я,
Вы прямо идеальные друзья,
В жестоких днях, средь всякой лжи и скверны.

Владимир Феофилович – примерный,
Варвара же Михайловна – струя
Живой воды, радушие жилья
Тому, кто шёл пустынею безмерной.

Что дать в замену? Сада больше нет
В моём владенье. Нет настурций рдяных.
Но вот – безукоризненный сонет.

И где б я ни был, в самых дальних странах,
Любовь друзей и дружеский привет
В моей душе продлят свой звёздный след.

Clamart.

1932.

21 сент[ября].

12 ч[асов] н[очи].

Заветное слово

Владимиру Феофиловичу Зеелеру

Я бродил пустынною долиной,
Было грустно и темно вокруг,
И шептал: «Когда б завет единый
Мне блеснул, – святое слово Друг!»
Дружба может быть любви вернее,
В прочности она верней всего,
Быть в печали, друга не имея,
Грустно, – обопрусь я о кого?
Так я думал и пошёл я к дому,
Предночной уже кончался гул,
И, тая тяжёлую истому,
Думая о дружбе, я уснул.
Но, едва окутало забвенье
И зареял сновидений круг,
Донеслось до слуха дуновенье: –
«Ты забыл, что у тебя есть друг!
О тебе и о твоей я милой
Вечно помню и жалею Вас...»
Голос пел с неотразимой силой,
И горели светы добрых глаз.
Бабочки порхали над цветами,
Голубел и золотился луг,
И звучало чёткими словами: –
«Ты забыл, но помню я, твой друг!»
Этот голос был светло напевен,
И во сне я весело вскричал: –
«Боже мой, да это же Душевин!»
И внезапно вспыхнул пламень ал.
Я проснулся, вижу, что лучами
Начерталось ярко на стене: –
«Я всегда с тобой, с двоими вами,
Я твой брат, и друг ваш, верьте мне!»

1937. 30 августа.

Noisy-le-Grand.

© А. Ю. Романов, 2012

Романов Александр Юрьевич, литературовед, составитель «Библиографии К. Д. Бальмонта», лауреат Всероссийской литературной премии имени К.Д. Бальмонта.

a-mce�+kas Balmontas: [Литовский Бальмонт] // Ateitis. 1943. Nr. 54. Р. 4;

Евангулов Г. К. Д. Бальмонт (к годовщине смерти) // Парижский вестник. 1944. 22 янв. № 83.

Кратко – о двух авторах публикуемых нами статей:

Унковский Владимир Николаевич (1888—1964) – журналист, прозаик, эмигрант.

Зеелер Владимир Феофилович (1874—1954) – адвокат, журналист; в эмиграции с 1920 г. Секретарь Союза русских писателей и журналистов в Париже; неоднократно писал о Бальмонте, принимал близкое участие в судьбе поэта, особенно в последние годы его жизни.

[7] Из сонета Бальмонта, полный текст которого см. в Приложении; цит. по: Бонгард­Левин Г.М. Письма и стихотворения К. Д. Бальмонта В. Ф. Зеелеру // Россия и проблемы европейской истории: Средневековье, Новое и Новейшее время. Ростов, 2003. С. 265—275.

[8] Полный текст стихотворения см. в Приложении.

[9] Вероятно, это был доктор Сергей Михеевич Серов (1884—1960), в 1930­е гг. вступивший в Союз деятелей русского искусства (Париж) и бесплатно лечивший его членов. Летом 1931 г. он с женой Маргаритой Александровной (1892—1975) и дочерью Ириной (1915?—1999) жил в Капбретоне; Бальмонт неоднократно посвящал им свои стихи (1931, 1934), дарил свои книги.

ПРИЛОЖЕНИЕ

К. Бальмонт

Сонет

Владимиру Феофиловичу Зеелеру
Варваре Михайловне Зеелер

Я знаю, вы ненарушимо верны
И как за это благодарен я,
Вы прямо идеальные друзья,
В жестоких днях, средь всякой лжи и скверны.

Владимир Феофилович – примерный,
Варвара же Михайловна – струя
Живой воды, радушие жилья
Тому, кто шёл пустынею безмерной.

Что дать в замену? Сада больше нет
В моём владенье. Нет настурций рдяных.
Но вот – безукоризненный сонет.

И где б я ни был, в самых дальних странах,
Любовь друзей и дружеский привет
В моей душе продлят свой звёздный след.

Clamart.

1932.

21 сент[ября].

12 ч[асов] н[очи].

Заветное слово

Владимиру Феофиловичу Зеелеру

Я бродил пустынною долиной,
Было грустно и темно вокруг,
И шептал: «Когда б завет единый
Мне блеснул, – святое слово Друг!»
Дружба может быть любви вернее,
В прочности она верней всего,
Быть в печали, друга не имея,
Грустно, – обопрусь я о кого?
Так я думал и пошёл я к дому,
Предночной уже кончался гул,
И, тая тяжёлую истому,
Думая о дружбе, я уснул.
Но, едва окутало забвенье
И зареял сновидений круг,
Донеслось до слуха дуновенье: –
«Ты забыл, что у тебя есть друг!
О тебе и о твоей я милой
Вечно помню и жалею Вас...»
Голос пел с неотразимой силой,
И горели светы добрых глаз.
Бабочки порхали над цветами,
Голубел и золотился луг,
И звучало чёткими словами: –
«Ты забыл, но помню я, твой друг!»
Этот голос был светло напевен,
И во сне я весело вскричал: –
«Боже мой, да это же Душевин!»
И внезапно вспыхнул пламень ал.
Я проснулся, вижу, что лучами
Начерталось ярко на стене: –
«Я всегда с тобой, с двоими вами,
Я твой брат, и друг ваш, верьте мне!»

1937. 30 августа.

Noisy­le­Grand.

© А. Ю. Романов, 2012

Романов Александр Юрьевич, литературовед, составитель «Библиографии К. Д. Бальмонта», лауреат Всероссийской литературной премии имени К.Д. Бальмонта.