П.С.Дубровский, С.П.Дубровский

ОБ ИСТОРИИ ОФЕНСКИХ ПРОМЫСЛОВ:
ЭКОНОМИКО-СОЦИАЛЬНЫЙ АСПЕКТ

Торговая среда российской деревни, да и не только деревни, во многом складывалась из двух крупнейших составляющих: торговли официальной и неофициальной. Первой, как правило, занимались купцы, имея на то соответствующий подтверждающий документ – принадлежность к той или иной гильдии или разовую проездную бумагу, которую чаще оформляли торгующим на вывоз крестьянам. Но огромную роль играла неофициальная торговля, которой занимались крестьяне, избравшие для себя путь торговца-офени. Конечно, офеня брал документы на право торговли тем или иным товаром, но обычно к официально разрешенной партии товаров он брал товар неофициально, иногда даже запрещенный к продаже; например, старообрядческая икона была запрещена к распространению и рассматривалась как пропаганда раскола, а это было уголовно наказуемо, но количество этих икон, распространяемых офенями только Вязниковского уезда Владимирской губернии, превышало сотни тысяч. А если взять общее количество икон, распространяемых офенями как официально, так и подпольно, оно могло превышать 3—3,5 млн икон ежегодно.

Один из авторов неоднократно приводил данные по торговле иконами во Владимирской губернии начала – середины XIX века. «…По результатам ежегодных ярмарок, проводимых в основном в селе Холуй, в силу его удобного географического положения, и Макарьевской ярмарки в Нижнем Новгороде, Вязниковский уезд с начала XIX века, ежегодно продавалось до 5,5 млн икон, стоимостью от 3—5 копеек до 500 и более рублей серебром, которые производились в традиционных центрах, каковыми являлись Палех, Холуй и Мстера… в 1879 году по железной дороге и на лошадях только из Мстеры было отправлено 1 млн 205 тыс. икон» [1, с.35]. «Производство икон в одном только Холуе в середине XIX века достигало от 1,5 до 2 миллионов образов в год» [2, с.35]. Только по результатам Макарьевской ярмарки, «в 1894 году, на долю проданных икон и киотов приходится 120 тыс. руб.» [3, с.41], а в 1896 году выручка от продажи икон составляла уже 206 тыс. руб. [4, с.110; 5, с.43]. Кроме того, офени во время своих торговых путешествий занимались обменом устаревших, часто очень дорогих икон на яркую продукцию мстерских «подстаринщиков».

Торговля иконами, а особенно неофициальная, могла накладывать свой отпечаток и на иконное дело в целом, и диктовать мастеру свои условия. А главным действующим лицом в посреднической деятельности был, конечно же, офеня, бродячий торговец иконами вразнос. Как уже отмечалось исследователями, деревенские иконники писали образа, чтобы «жить и питаться» [6, с.315]. Значит, для сбыта икон были необходимы юркие, изворотливые «помощники» – торговцы и комиссионеры. Эти две профессии и совмещали в своем лице офени. В этой роли они и выступали в мире суздальского иконного дела, которое с самого момента своего зарождения и в дальнейшем своем стремительном росте было неотделимо от офенской торговли.

В старину иногда иконы продавали сами мастера, порой в этой роли выступали монахи. Западноевропейский исследователь XVI в. Даниэль Бухау, приехавший в Россию для изучения направлений религиозной деятельности, писал, что русские монахи нередко «занимаются торговлей и продают образа святых, кресты и прочее» [7, с.40]. Но это был, очевидно, тот рубеж, когда монастырская торговля иконами, по сравнению с деревенской торговлей вразнос, начинает ослабевать и к началу XVII в. окончательно становится прерогативой мирской, крестьянской деятельности, в которой основную роль начинают играть торговцы-офени. Причиной этого, по мнению автора, мог являться сложный, многогранный процесс, связанный как с распространением христианской идеи на Восток после падения Золотой Орды, особенно после завоевания Казанского (1552) и Астраханского (1556) ханств, когда вместе с казаками на завоевание Сибири шли и монахи, неся с собой иконы и другие изделия культа. Были и внутренние причины, связанные с необходимостью массового производства икон для удовлетворения нужд не только высшего и среднего сословия, но и огромной массы крестьян, составлявших большую часть населения Российской империи.

Пытаясь найти исторические корни массового производства и распространения икон, можно сказать, что начало монастырского периода в суздальском иконописании, с участием уже подготовленных русских изографов, очевидно, следует отнести к началу XII в. Ссылаясь на Лаврентьевскую летопись и труды по истории Государства Российского Н.М. Карамзина, Д.А. Ровенский пишет: «В Суздале в 1194 г. обновлена церковь Богородицы епископом Иоанном; при этом, как замечает Карамзин, «летописец сказывает за редкость, что она была отделана одними русскими художниками», «иже не ища (Иоанн епископ) мастеров от немец, но налезе мастеры от клеврет Святое Богородици и от своих» [8, с.2]. Дальнейшее развитие и совершенствование иконописания сосредотачивается в монастырях и подворьях, практически до падения татаро-монгольского ига, когда особенно проявляется «нужда в «Божьем милосердии», т. е. в св. иконах, которые были необходимою принадлежностью не только храмов, но каждого русского дома, каждого жилища» [9, с.13—14]. Иконопись постепенно выходит из-под монастырской опеки, хотя большой активности монастыри для этого не проявляли. Исследования показывают, что иконописные службы даже самых крупных монастырей, в общем и целом, не предполагали системы обучения иконному делу мирян. Сами же они, передавая мастерство из поколения в поколение, пополнялись в основном из среды монастырских служилых людей. Однако монастырские документы говорят, что к концу XVI в. и особенно в XVII в. заказы на иконы выполняли уже «пришлые» мастера, в основном «люди из посада», «мирские иконники» [10, с.120]. Происходит качественный перелом, когда ремесленное иконописное дело сливается с миссионерской деятельностью русской церкви, и в открывшиеся «духовные пустоты» по Волге начинает идти поток образов, что сделало поволжские города – Ярославль, Кострому, Кинешму и их окружение – с XVII по XIX в. центрами писания и распространения икон [11, с.86—97].

Однако расцвет иконописания имел и свои отрицательные стороны, поскольку насытить огромный крестьянский рынок качественными, с художественной точки зрения, образами, даже при таком масштабе производства было невозможно. Историк С.Н. Гумилевский, давая характеристику различным иконописным школам, пишет: «Чем больше распространялось христианство на Руси, …тем более ощущалась нужда в… Святых иконах… Труд по изготовлению таких дешевых, доступных для человека бедного, не имеющего ни художественного вкуса, ни истинного понятия о строго-православной иконописи, взяли на себя иконописцы Суздальской области. Так возникло на Руси столь распространенное даже в наши дни суздальское письмо. …можно предполагать, что возникновением своим оно обязано, по крайней мере, началу XVI века. Стоглавый собор, бывший в 1551 г., уже упоминал о живописцах, писавших для поселян дешевые, некрасивые иконы. …ни в Москве, ни в Новгороде, где уже выработались известные иконописные приемы, где существовали иконописные традиции, плохое, неискусное письмо, рассчитанное на бедных покупателей, не могло существовать. Предположение о том, что Стоглавый собор под невежественными иконописцами разумел иконописцев суздальских, подтверждается тем, что в XVII веке, как известно из исторических документов, суздальское письмо существовало уже в широких пределах…» [9, с.13—16]. Т. е. произошло то, что впоследствии получило название «суздальской школы», «расхожей», «крестьянской» иконы, что и привело к созданию целого направления в крестьянской деятельности – к появлению торговцев-офеней-иконщиков.

Как уже отмечалось выше, к началу XVII в. монастырская торговля иконами начинает ослабевать, и инициатива этой торговли переходит к торгующим, первоначально монастырским крестьянам. А впоследствии и к крестьянам, занимающимся иконописным промыслом, и окружающему этот промысел населению. По сути, начало – середину XVII в. можно считать и началом массовой офенской торговли иконами, косвенно это подтверждается и историческими документами. Почему монастыри не оставили за собой этот сегмент рынка? Очевидно, имея другие источники дохода, монастыри просто не могли уследить за массовым производством и распространением дешевой «крестьянской» иконы, да и в предприимчивости монахи уступали офеням, хотя целиком монастырская торговля не исчезла и продолжает существовать и сегодня. На иронической литографии XIX в. можно видеть торгующего иконками, крестами и четками монаха. Но «деятельность» этого дремлющего на своем стуле торговца (рис. 1) уже не может идти ни в какое сравнение с активностью деревенских профессионалов-офеней (рис. 2). Он им явно не конкурент.

В какой-то мере торгующие монахи составляли конкуренцию офеням лишь в Западной Европе. «…Некоторые греческие монахи XVIII—XIX вв. известны тем, что торгуют «картинами, изображая на них мнимые видения свои и чудеса» [13, с.113]. По сведениям румынского исследователя М. Порумба, «распространение дешевых икон на стекле в Трансильвании велось странствующими иконописцами, жившими в одном селе Ливада. Тем же самым занимались ашкенази в Центральной Европе» [12, с.201] (ашкенази – странствующие торговцы разнообразным товаром вразнос, коробейники, а по сути, те же офени. – Прим. авторов).

На фоне достаточно скудной торговли иконами в Западной Европе, мир суздальской офенской торговли уникален. Очевидно, нигде и никогда не существовало такого количества деревенских торговцев иконами и такой невероятно разветвленной сети их торговых маршрутов, как в императорской России. Лавина суздальских торговцев предстает перед нами как микроэлементы огромной торговой системы с уникальными, часто скрытыми рычагами управления. Они, офени, лишь исполнители и участники заданного историей и культурой движения.

Количество офенских поселений, издавна окружавших Палех, Мстеру и Холуй, отвечало количеству на Руси иконописцев и потребностям русского благочестия в иконах. Только в последней четверти XIX в. (когда уровень офенской торговли стал снижаться) их насчитывали более 150. Если же учесть, что только одна Алексинская волость включала в это время 4 села и до 50 деревень с числом жителей до 4200 душ, из которых, как свидетельствовала статистика, «большая часть в старину были офени» [14, с.22—23], то вполне можно представить как масштабы производства, так и масштабы торговли суздальскими иконами. Так получалось, что мастер-ремесленник и бродячий разносчик его продукции «шли» рядом. И. Голышев, историк, экономист и этнограф Владимирского края, говорил, что, во-первых, при помощи офеней суздальское иконное дело «перешло от монастырских иноческих занятий в народную промышленность», и, во-вторых, пока существует офенство, производство дешевых икон для народа будет процветать.

О необъятной торговой географии офеней можно судить по их прозвищам в разных областях России: в Малороссии их звали «варягами», в Белоруссии – «маяками», на русском Севере – «торгованами», в Сибири – «вязниковцами» и «суздалами» и т. д. [15, с.220; 16, с.144]. Другими словами, офени проникали всюду, поэтому плотность пространства, на котором можно обнаружить суздальские иконы-«красноушки», вряд ли сравнима со степенью распространенности икон каких-либо иных иконописных центров. Эти иконы специалисты находили в Румынии (г. Яссы), в Молдавии (в монастырях Нямц, Агапия), в Болгарии (в церквях г. Софии), в Югославии (в музеях Белграда, в сербских и черногорских монастырях), а «красноушка» XIX в. из национальной художественной галереи г. Софии «Воскресение Христово и Сошествие во ад, с праздниками» (инв. № 836) содержит на тыльной стороне доски любопытную надпись: «донесено от Гроба Господня. Беньо Христов (1824—1898)». Это значит, что торговые пути суздальских офеней, возможно, достигали Иерусалима [17, с.49—70].

Все эти находки подтверждают имеющиеся документальные сведения о том, что суздальские иконы возили продавать за границу по крайней мере с начала XVIII в. В 1705 году десять палехских крестьян, с разрешения своего помещика Бутурлина, обратились в Посольский приказ с просьбой выдать им проезжую грамоту в Воложскую и Сербскую земли «для промена» икон. Учитывая количество (несколько тысяч), можно заключить, что то были иконы массового производства, т. е. «расхожие». Через три года палешане вновь оказались там же; и это несмотря на то, что русское правительство направило киевскому губернатору специальный указ о закрытии границы для офеней и о запрещении им торговать святыми образами на землях Турецкой империи [18, с.243—244].

В XIX – начале XX в. о вывозе «суздальских писем» за границу свидетельствуют исследователи. Н.П. Кондаков на основании очевидных данных отмечал, что главные пункты сбыта икон Палеха, Мстеры и Холуя – «южная и восточная Россия, ранее также Румыния и Балканский полуостров» [19, с.32]. Эти данные подтверждает и газета «Владимирские губернские ведомости», указывающая, что «Палех с Холуем работает на всю Россию и даже некоторые славянские страны; их изделия можно встретить в большом количестве в Болгарии и Румынии» [20].

Необыкновенно широкий «веер» торговых путей офеней интересно соотносится с особенностями их торговых механизмов. На деревенских ярмарках офеня мог торговать не только конкретным товаром, например, иконами. Его «развал» – простая доска с разложенными товарами – мог содержать «Псалтыри, часовники, Святцы, азбуки, книжки для народа с лубками, вроде сказок о Еруслане Лазаревиче, Бове Королевиче и других богатырях, гадательные книжки царя Соломона, сонники, ворожеи, оракулы, а также многочисленные картинки религиозного содержания» [21, с.149—150]. Отметим, что и сами офени иногда обладали почти необъяснимыми способностями. По воспоминаниям жителей села Алексино, их предки, бывшие офенями, могли переговариваться на расстоянии до 5 километров при помощи особых гортанных «рыков», напоминающих волчий рык. Этот феномен описан и в научной литературе. Надо сказать, что пласт культуры, связанный с офенями, является очень интересной и далеко еще не изученной темой, что может дать дальнейший материал для исследования.

Примечания

1. Владимирские губернские ведомости. Владимир, 1881. № 8. – Далее ВГВ.

2. Леонтьев П.О. Иконопись // Материалы для оценки земель Владимирской губернии. Т. IV. Вязниковский уезд. Вып. III. Промыслы крестьянского населения. Владимир на Клязьме, 1903. 163 с.

3. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. СПб., 1890—1907. Т. XXI.

4. Всероссийская выставка 1896 г. Нижегородской губернии. По исследованиям Губернского земства. СПб., 1896. 110 с.

5. Дубровский П.С. Народные промыслы как форма мелкотоварного производства (экономико-теоретический очерк с историческими вставками). Иваново – Шуя, 2005. 120 с.

6. Стоглав. М., 1985.

7. Бухау Д. Начало и возвышение Московии. М., 1877.

8. Ровенский Д.А. Обозрение иконописания в России до конца XVII в. СПб., 1903. 330 с. – Ровенский ссылается на «Ист. Гос. Росс. Карамзина, III, прим. 255; Лаврент. лет. 173».

9. Гумилевский С.Н. Русские иконописные школы. Тула, 1904.

10. Арсений. Исторические сведения об иконописании в Троицкой Сергиевой лавре // Сборник Общества древнерусского искусства на 1873 г. М., 1873.

11. Дубровский П.С. Интеллигент – это состояние души… (К истории иконописных промыслов в России) // Интеллигенция и мир. Российский междисциплинарный журнал социально-гуманитарных наук. Иваново, 2005. № 1—2.

12. Тарасов О.Ю. Икона и благочестие: очерки иконного дела в императорской России. М., 1995.

13. Архангельский В. Очерк истории греческой церкви со времени падения Константинополя до наших дней. М., 1885.

14. Лядов И.М. Развитие и упадок холуйских ярмарок в Вязниковском уезде // Ежегодник Владимирского губернского статистического комитета. Т. 1. Вып. 2. 1876.

15. Максимов С.В. В дороге (из путевых заметок) // Отечественные записки. 1860.

16. Велижанина Н.Г. Новые документы о регламентации иконописания в Западной Сибири (вторая половина XVIII – первая половина XIX в.) // Источники по истории русского общественного сознания периода феодализма. Новосибирск, 1986.

17. Тарасов О.Ю. Русские иконы XVIII – начала XX в. на Балканах // Сов. славяноведение. 1990. № 3.

18. Богоявленский С.К. Связи между русскими и сербами в XVII—XVIII вв. // Славянский сборник. М., 1947.

19. Кондаков Н.П. Современное положение русской народной иконописи // Памятники древней письменности и искусства. Т. CXXXIX. СПб., 1901.

20. ВГВ. 1912. № 40.

21. Симони П.О. О книжной торговле и типах торговцев на старом Апраксинском рынке. В.В. Холмушкин // Старые годы. 1907, апрель – июнь.

© Дубровский П.С., Дубровский С.П., 2010