© Т. С. Петрова
СЕМАНТИЧЕСКИЙ ПОВТОР
В ЛИРИКЕ К. БАЛЬМОНТА
КАК ПРОЯВЛЕНИЕ ЯЗЫКОВОЙ АСИММЕТРИИ
Развивая идею С. О. Карцевского об асимметричном дуализме лингвистического знака («один и тот же знак имеет несколько функций, одно и то же значение выражается несколькими знаками» [4, с. 85—90]), Н. А. Кожевникова определяет два основных принципа репрезентации поэтического смысла: «Одно через разное и разное как единое» [5, с. 111]. Отмечая, что «для поэзии начала XX в. характерны такие тексты, в которых определённый предмет речи имеет несколько образных соответствий», она соотносит это явление с идеей соответствий в поэтике символистов.
Рассмотрим, какую роль играет в проявлении обозначенных Н. А. Кожевниковой принципов семантический повтор (актуализация одной и той же семы в разных единицах языка) в поэтическом контексте одного из основателей русского символизма – К. Бальмонта. Пронаблюдаем разновидности и формы выражения семантического повтора применительно к реализации художественно-образного смысла.
Одно из непосредственных проявлений семантического повтора – взаимодействие однокорневых слов. У Бальмонта наблюдается употребление сочетаний однокорневых слов на основе тавтологии: дальняя даль, петь песни, казнью казнить, созвучье отзвучало, враждуя с врагом, лазурь в лазури, красное на красном, века веков, печальнее печали, «И на земле земное совершать». В контексте отмечено дистантное расположение семантически соотнесённых слов, не только с удвоением, но и с утроением семы: «Любя любовь, бессильны мы любить» (1, 88); «Их столько же, сколько песчинок среди бесконечных песков / В немой Аравийской пустыне» (1, 14); «Той бледностью она бледна» (1, 629); «Счастлив был счастьем богов» (1, 571); «Что светят сквозь ветви таинственным светом» (1, 161); «В кузницах тайных незримо кую» (1, 664).
Особого внимания заслуживает генитивная конструкция, соединяющая два повторяющих друг друга имени: века веков, Небо небес, тайна тайн. Характер таких сочетаний Н. А. Кожевникова вслед за С. Аверинцевым определяет как «возведение существительного как бы в квадрат»; при этом не просто обозначается предмет, но как бы выражается его идея [5, с. 27]. Здесь, безусловно, можно говорить о проявлении, по определению М. В. Пименовой, структурно-синтагматической синкретсемии [7, с. 54]. Это тем более показательно, что сочетание Небо небес дифференцировано у Бальмонта со словом небо, употреблённым в начале строки: «За небом раздвинулось Небо небес» (1, 213), – небо как пространство над землёй, Небо небес – нечто абсолютно истинное, наивысшее, непревзойдённое в этом качестве.
Другая форма выражения такой синкретсемии – удвоения в сочетаниях слов: «Нежный с нежным, близок мысли, юный с юным, в Жизнь влюблён» (1, 707); «Но, скорбя со скорбящим, с живущим живёт он как брат» (1, 717).
Однако у Бальмонта чаще наблюдается своего рода пролонгированный семантический повтор, представляющий собой повторение однокорневых единиц в широком контексте. Например: «смотришь на дальнюю даль горизонта. / Там, далеко, страны другие. / <...> Там, далеко, новое что-то...» (1, 724); «Мечты влюблённые храните, / Любовь любите в сладком сне / <...> Восхвалим, сёстры, глубину, / Любовь к любви, любовь-волну» (1, 357, 361). Безусловно, это поддерживает единство образа и обеспечивает семантическую цельность текста.
Весьма частотны аналогичные примеры с повторением корня -цвет- : «Как цветок я хочу расцвести / <...> И в душе я сумею найти / Бесконечный расцвет златоока» (1, 145); «О, цветы, о, соцветья земные! / Да, есть созвездья, – есть соцветья» (1, 682) – и др.
Семантический повтор в однокорневых образованиях приводит к актуализации внутренней формы и к выражению опредмеченного признака – то есть к выдвижению на первый план сущностных характеристик явления: «Здесь кончили стремленья / Стремительность свою» (Высоты, 1, 666); «Травы нежные блестят; / Эту нежность их заметит / И запомнит зоркий взгляд» (Весна, 1, 680); «Мы будем светлы – вспоминая / И созерцая тайный свет» (Кольцо, 1, 646); «И я в человеческом нечеловек» (Мои песнопенья, 1, 392—393).
По принципу семантической аналогии поэт устанавливает соответствия между характерным признаком явлений – и самими явлениями, воплощающими этот признак («то, что – их вполне» – так это определяет сам Бальмонт): «И в других желанно мне то, что – их вполне, / Нравятся отдельностью все созданья мне. / Жаворонок – пением, быстротою – конь, / Бабочка – воздушностью, красотой – огонь» (Что мне нравится, 1, 560).
Таким образом, в контексте признак репрезентирует явление, а явление становится потенциальным выразителем признака. Возникает особая синкретема – как факт поэтического текста.
Достаточно активны у Бальмонта образные синкретемы, в которых семантическое удвоение происходит за счёт повторения одной и той же семы в эпитете и определяемом слове. Среди таких примеров есть очень близкие к традиционным: быстрый бег, упорный труд, тучи мрак, мгла (тьма) ночная (ночи), мгла могил, тьма могильная, ночная, тёмная ночь, мгла туманная, синяя даль, свет дня (дневной), светоч дня, яркий свет, сиянье лучей, икона святая, ветер вольный (свободный), громовый раскат, лебедь белый, море синее, белый снег, серебряные (золотые) звёзды, солнце красное (светлое), цветущий сад, зелёная дубрава, голубой небосклон (голубое небо), краткое мгновенье и др.
Употребление таких синкретем в той или иной соотнесённости (например, в параллельных конструкциях) способствует мифологизации контекста, так как каждый из соотнесённых образов представляет явление в его сущностной ипостаси: «Я шёл безбрежными пустынями / И видел бледную Луну, / Она плыла морями синими / И опускалася ко дну...» (Влияние Луны, 1, 355).
В символическом контексте по моделям традиционных синкретем возникают новые, актуализирующие специфическую семантику. Так, в соответствии с символическим выражением неземного, надмирного бытия появляется образ «негаснущий день» (= «немеркнущий день») – по аналогии с христианским «немерцающий свет». Это мифопоэтическое значение поддерживается контекстом: «Придём мы к Бессмертью Мечтанья, / Где будем с негаснущим днём» (Ребёнок, 1, 657).
Иногда преобразование традиционной синкретемы в символический образ происходит на глазах у читателя: «Я знаю и чувствую только одно, / Что пьяно оно, мировое вино. / Когда же упьюсь я вином мировым, / Умру и воскресну...» (К людям, 1, 668).
Традиционная синкретема вино пьяное замещается новым символическим образом – вино мировое, в котором за счёт нового эпитета актуализируется символическое значение «субстанция вечности», «энергия вечной жизни»; семантика традиционной синкретемы отражается в контексте через однокорневые лексемы: пьяно, упьюсь. Такое сохранение образно-семантических связей символического и традиционного образа – одна из характерных черт поэтики символизма.
Аналогичный пример: «Белый снег ложится, вьётся над волной, / Воздух заполняя мёртвой белизной. / Вьются хлопья, вьются, точно стаи птиц. / Царству белой смерти нет нигде границ» (Мёртвые корабли, 1, 134).
Подобный пример трансформации традиционной синкретемы в символический образ находим в стихотворении «Солнце – красное»: «Солнце – красное, сказал мне мой родной народ, / И о вольном красном Солнце сердце мне поёт <...> Солнце – вольно, Солнце – красно, мир согласен весь, / Там, далёко, свет зажжётся, раз ты светел здесь» (1, 685).
Синкретема вольное красное Солнце объединяет в едином образном ключе семы «воля», «красный» – как в цветовом, так и в аксиологическом аспекте (красивый), «свет» – с доминирующей составляющей «жизнеутверждающая, свободная, всепроникающая вселенская энергия, которую излучает Солнце».
Выдвижение на первый план опредмеченного признака в абстрактных словах приводит к появлению субстантивных эпитетов, аккумулирующих в себе одну из сем семантического состава определяемого слова: «желтизна созревающих нив» (сема «жёлтый»), «звучная полногласность сонета» (сонет = «звучный»), «возвышенность гор» (сема «высокий»), «влага слёз» (сема «влажный»). См. в контексте: «По зелени пышного луга/ Он к братьям небесным идёт» (Ребёнок, 1, 657). Абстрактные слова с признаковым значением могут иметь при себе эпитеты, актуализирующие ту же сему: безграничная даль, звёздный свет.
Семантический потенциал таких образов, их взаимосвязанность усиливается у Бальмонта звуковыми соответствиями: «Гул растений ароматных, расцветающих в глуши» (гул – глу, рас – ар – рас); «Блеском влажности плывёт» (бле – вла – плы); «В блестящих звёздностях» (стя – стя). Кроме того, фонетические соответствия могут порождать контекстуальные семантические: «В глубине голубой», «прозрачные пространства».
В контексте единство рассматриваемых сочетаний может подчёркиваться синтаксическим параллелизмом, однородностью в структуре предложения, и в то же время эта синхронность преодолевается в том случае, когда образ получает развёртывание и появляются, например, нетрадиционные эпитеты (не «быстрый бег мгновений», а «быстрый бег обманчивых мгновений»). Например: «И тучи мрак, и красота цветка, / Упорный труд, и нега тихой лени, / И бурный гром, и шёпот ручейка, / И быстрый бег обманчивых мгновений» (Три сонета. Вопрос, 1, 112).
Параллелизм способствует семантическому взаимодействию словосочетаний, но полного взаимоналожения при этом не происходит. Например, в стихотворении «Нескончаемый кошмар» (1, 119) параллелизм поддерживается анафорой, симметричным повторением приставки без-, синонимией заключительных слов: «Среди безбрежной тишины, / Среди бездонного молчанья...». За счёт взаимодействия всех составляющих создаётся впечатление объёмности образа: безбрежный – беспредельный в горизонтальном аспекте (широта), бездонный – в вертикальном (глубина).
Признак, переданный семантическим повтором, усиливается в сравнительных конструкциях: светлей снегов; Земля, что ярче изумруда. Однако и они обнаруживают тенденцию к развёртыванию образа, в результате чего сема, выраженная словом в форме сравнительной степени, неоднократно повторяется в различных словах широкого контекста: «И, в центре мироздания, они всегда вне мира, / Светлей снегов нетающих нагорной вышины. / Нежней, чем ночью лунною дрожанье паутины, / Нежней, чем отражения перистых облаков...» (Безветрие, 1, 375).
Семантический повтор закономерен в соотношении синонимов; при этом реализуются различные функции:
– акцентирование семы и в целом усиление выразительности передаваемого признака: «Она во всём солжёт, она во всём обманет» («Уходит светлый май», 1, 14);
– градация: «Плачет северный ветер, и чайка рыдает, безумная...» (Чайка, 1, 22);
– разработка образа в ряду контекстуальных синонимов и во взаимодействии с различными выразительными средствами (сравнениями, перифразами и др.): «Я предан переменчивым мечтаньям, / Подвижным, как текучая вода...» (Разлука, 1, 289); «В моих зрачках – лишь мне понятный сон, / В них мир видений зыбких и обманных, / Таких же без конца непостоянных, / Как дымка, что скрывает горный склон» (Я не из тех, 1, 282).
Отношения однородности и параллелизма поддерживают семантический повтор и обусловливают актуализацию повторяющейся семы в тех членах ряда, где эти семы носят имплицитный или переносный характер. Например: «Ива плакучая, ива печальная» (Колыбельная песня, 1, 28); «Там бледный, белый, мёртвый иней / Сплелся в нависнувший собор» (Нескончаемый кошмар, 1, 119); «В роще шелест, шорох, свист / Тихий, ровный, заглушённый» (Осень, 1, 242); «Как не любить светило золотое, / Надежду запредельную Земли. / О, вечное, высокое, святое, / Созвучью нежных строк моих внемли!» (Гимн Солнцу, 1, 551).
При этом в условиях однородности и параллелизма, с одной стороны, усиливается эффект семантического сближения, с другой – наблюдается варьирование в характере образа, его нюансировка. Например: «Но только б упиться бездонным, безбрежным, / В раю белоснежном, в раю голубом» (Возвращение, 1, 574). Внутренняя рифма (безбрежным – белоснежном) укрепляет «взаимопритяжение» семантически близких слов (бездонным, безбрежным) и прилагательного с семантикой цвета: белоснежном. Двукратный повтор (В раю.., в раю...) консолидирует цветовую характеристику образа, в которой доминирующей становится семантика нежности, лёгкости, невинности, высокой духовности. Именно это объединяет характеристики, отражённые в выделенных словах, в едином образном строе.
Достаточно часто традиционная синкретема становится в бальмонтовском стихотворении источником семы, которая подхватывается и разрабатывается в контексте, обеспечивая его образную цельность: «Примет лазурно-радостных нам в буднях много светится, / И пусть, как Море синее, дороги далеки, / "Дойдёшь", – тебе вещает лён, там в небе всё отметится, / "Дойдёшь", – твердят глаза детей, и шепчут васильки» (Синий, 1, 753).
Сему «синий», обозначенную уже в названии стихотворения, содержит ключевая синкретема Море синее; она отражается в номинациях лён, небо, васильки; возникает в окказиональном эпитете лазурно-радостные (приметы), можно предположить и имплицитное выражение этой семы в сочетании глаза детей. Таким образом, название «Синий» передаёт доминантный для образного строя стихотворения признак, семантически объединяющий весь текст.
Итак, реализация семантического повтора в лирике Бальмонта непосредственно связана с ключевой для поэтики символизма идеей соответствий. Принцип «одно через многое» развивается в синтагматическом аспекте и проявляется через актуализацию традиционных синкретем и формирование символических образов, отличающихся многоплановостью и объёмностью смысла. Принцип «разное как единое» воплощается в парадигматике стихового строя, в развёртывании поэтического текста «по вертикали»; при этом семантический повтор поддерживается единицами разных языковых уровней.
Рассмотрим особенности актуализации семантического повтора в контексте бальмонтовской лирики.
Одно из характернейших средств формирования образного смысла в поэтическом языке Бальмонта – многократный семантический повтор. Приведём примеры, демонстрируя степень семантической кратности «по нарастающей».
Двукратный семантический повтор: «Порой сверкает белая зарница» (1, 11); «Весёлых спутниц рой как будто бы смеётся» (1, 41); «За морем зажглося огненное око» (1, 69); «И светят созвездья, качаясь...» (1, 675).
Трёхкратный повтор: «Звёзды золотые блещут без конца» (1, 119); «Звёзды тихий свет струят» (1, 163); «Озарённая сияньем ускользающих лучей» (1, 174); « И Солнце жарко льёт лучи» (1, 678); «В эту пору непогоды, под унылый плач Природы...» (1, 43).
Четырёхкратный повтор: «Знойного яркого Солнца сияние» (1, 27).
Многократный семантический повтор: «Светочем болезненным сверкнул, / Ярко вспыхнул дрогнувшей слезою, / Прожил миг – и в бездне утонул, / Бросив свет широкой полосою» (1, 154); «И, скорбя о трудном дне, / Где-то дух страдал людской, / Кто-то плакал в тишине / С бесконечною тоской» (1, 44).
Встречается многократный семантический повтор, усиленный лексическим повтором (абсолютным или с вариациями): «Для меня же блистало дневное светило, / Огневое светило догорало вдали» (1, 49); «Я увижу Солнце, Солнце, / Солнце, красное, как кровь» (1, 227); «И звёзды родные огнями привета, / Огнями привета горят и горят» (1, 148).
Семантический повтор обнаруживается не только в сфере прямых значений, но и переносных. В таких случаях слово, не имеющее вне контекста семы из ряда повторяющихся, в контексте втягивается в круг семантически взаимосвязанных слов и участвует в процессе семантического умножения. Приведём ряд примеров: «Совесть, светильник опасный и жгучий, / Вспышки и блёстки различных огней...» (1, 265); «Момент спокойствия пред вечером подкрался: / Всё было ярким сном лучей озарено...» (1, 52); «Безмерным светом Солнце светило с высоты, / И было изумленье, восторг, и я, и ты <...> Мы были два сиянья, два призрака весны...» (1, 428); «Нежное золото в сердце зажглось. / Если кто любит блистающий свет, / Как же он Солнцу поставит вопрос? / В самой любви есть ответ» (1, 698); «Огнепоклонником Судьба мне быть велела, / Мечте молитвенной ни в чём преграды нет. / Единым пламенем горят душа и тело...» (1, 760).
Семантическое взаимодействие в контексте строфы обеспечивает единство и ёмкость образа при участии фонетического повтора. У Бальмонта это наблюдается очень часто: «Лебедь уплыл в полумглу, / Вдаль, под Луною белея. / Ластятся волны к веслу, / Ластится к влаге лилея...» (1, 361).
Повтор семы «белый» в цепи слов лебедь – белея – лилея поддерживается фонетическим повтором плавного – Л – в контексте, что объединяет образное пространство всей строфы. См. также: «Здесь лёгкий ветер веет...» (1, 73) – сема «лёгкий» повторяется в глаголе веет и поддерживается звуковым повтором ве – ве. Образ выглядит ёмким и цельным, предельно выразительным.
Семантический повтор как результат звукового соответствия может быть мнимым, но поэтически оправданным: «Славяне, вам светлая слава...» (1, 675).
Более сложно выглядит взаимодействие семантического и фонетического повтора в том случае, когда звуковой повтор охватывает широкое текстовое пространство. Например: «Что же ты плачешь, скорбящий звенящий ручей, / Что же ты рвёшься так страстно из тёмной тюрьмы?» (1, 70). Вся строфа пронизана аллитерациями на Р – согласный, отражающийся в синкретеме тёмная тюрьма. В результате в строфе акцентируются ключевые слова: тюрьма – ручей, скорбящий, рвёшься, страстно; даже их перечень передаёт драму рвущегося на волю ручья.
Примеров такого укрепления семантического повтора за счёт звуковых соответствий очень много; различна конфигурация фонетически соотнесённых структур:
– последовательное расположение в словосочетании или строке: «Но только в самом страшном стоне / Сокрыта звёздная печать» (1, 659); «Но свободно-воздушна эта ширь вышины...» (1, 650); «И гор неумолимая громада / <...> Будить в горах грохочущее эхо» (1, 62); «Загорится, забрезжит за морем звезда золотая» (1, 63);
– кольцевое соотношение звуковых комплексов: «...Чтобы вновь стихом победным в Царство Солнца всех вернуть» (1, 671);
– распространение ряда звуковых соответствий на несколько строк: «Над синею влагою Моря, / В ладье легкокрылой я жду...» (1, 106);
– объединение слов в пары на основании семантических и звуковых повторов: «И зардевшиеся розы и стыдливые лилеи / Нашу страсть благословляли...» (1, 78).
В стихотворении «Призраки» объединение на основании звуковых соответствий сочетания слов в парах усиливает параллелизм нечётных строк: «Шелест листьев, шёпот трав, / Переплеск речной волны, / Ропот ветра, гул дубрав, / Ровный бледный блеск Луны...» (1, 67).
Чётные строки – вторая и четвёртая – обнаруживают семантический повтор, подкрепляемый звуковым: во второй строке повторяется сема «льющийся, текучий»; в четвёртой – семы света и блеска.
Таким образом, за счёт звукового повтора семантический повтор в большей мере способствует выражению единого образа при множественности выразительных единиц.
Эффект семантических соответствий усиливается при взаимодействии с морфемным повтором: «Мы только капли в вечных чашах / Неотцветающих цветов, / Непогибающих садов» (1, 307); «Непрерываемо дрожание струны, / Ненарушаема воздушность тишины, / Неисчерпаемо влияние Луны» (1, 355). Семантический повтор в последнем примере более явно выражен в соответствиях по горизонтали (в строках); каждый ряд таких соответствий поддерживается звуковыми повторами: в первой строке – преры – ро – ру; во второй – уша – уш – ши; в третьей – ли – лу. Соотношение по вертикали обусловлено параллелизмом в расположении строк, звуковым повтором, рифмующим слова в конце строк, а также начальной рифмовкой за счёт морфемного, грамматического, синтаксического и звукового повторов.
В результате возникает своего рода полифоничная «рифмовка», формирующая особенно цельный образ на основе выражения общего смыслового начала единицами самых разных языковых уровней (по выражению М. Бахтина – «проведение темы по многим и разным голосам») [2, с. 459].
Для формирования стиховой композиции это особенно значимо. Принципы композиционной организации поэтического текста заключаются, как пишет С. Т. Золян, «в повторяемости (периодичности, симметричности и т. п.) единиц текста, принадлежащих к разным языковым уровням, причём эта повторяемость стремится к периодичности или симметричности» [3, с. 62]. Развёртывание семантической структуры поэтического текста обеспечивается в результате активности процессов «семантического согласования», которое, отмечает исследователь, «из линейного становится многомерным» [3, с. 66]. При этом «смысловая структура "темы" должна повторяться в остальных сегментах», в то время как «каждый сегмент есть вариация (воспроизведение в определённом отношении) остальных» [3, с. 68].
В композиционном строе поэтических текстов К. Бальмонта обнаруживается сложное взаимодействие семантических соответствий.
Стихотворение может быть объединено семантическим лейтмотивом, который часто задан уже в заглавии и проходит через ключевые слова. Например, в стихотворении «Как цветок» (1, 145) сема цветения проходит через ряд однокорневых слов: цветок, расцвести, цвести, расцвет – и в этом ряду развивается традиционное метафорическое представление жизни как цветения: «Как цветок я хочу расцвести <...> И в душе я сумею найти / Бесконечный расцвет златоока. / Я как ландыш, бледнея, цвету <...> Расцвету как гвоздика лесная <...> И когда, разлюбивши мечты, / Я забудусь в могильной постели, / Надо мной, в торжестве Красоты, / Навсегда расцветут иммортели».
Вместе с тем драматизм лирического сюжета имплицитно содержится в ряду конкретных названий цветов, каждое из которых создаёт определённый образ: златооко, ландыш, сирень, гвоздика; завершает же этот ряд название цветка, связанного с концом земного бытия и с жизнью вечной: иммортели (бессмертники). В совокупности семантика цветения (цветка) способствует символическому выражению красоты в динамике её конкретных проявлений – и феноменальности сущностного начала (Красота) и передаёт стремление человека быть причастным к красоте всей своей жизнью. Поэтому в названии – образ, становящийся в процессе развёртывания стихотворения символом жизни по законам красоты, жизни как воплощения красоты [6, с. 33].
Можно выделить ещё ряд стихотворений, в названиях которых отражена ключевая сема, повторяющаяся затем в композиционном строе текста: Как призрак (1, 589), Солнечный луч (1, 558), Гимн Солнцу (1, 552), Восхваление Луны (1, 360), Гимн Огню (1, 354), Голос Заката (1, 348—349) и др. В некоторых случаях название не сразу обнаруживает лейтмотивную сему; она прочитывается в ряду семантических соответствий, формирующих ключевой образ. Таково, например, слово жертва, реализующее семантику горения как духовного преображения – в соотношении со словами зажечься, гореть, сгореть, вспыхнуть, огненная (листва), блеск огня, осветиться (1, 290): «Зажечься и гореть, – блестя, сгореть дотла, – / И в помыслах людей теплом зажечься снова. / Но прежде, чем она зардеет и сгорит, / Ей нужен долгий путь, ей надо исказиться <...> Победно вспыхнет вдруг, вся свету предана, – / И огненной листвой оделся дух берёзы! / Я с жадностью смотрю на блеск её огня – / Как было ей дано, погибшей, осветиться!..»
Семантический повтор может обусловливать композиционную рамку, соотнося между собой название стихотворения и его концовку. Например, в заключительной строфе стихотворения «Рассвет» актуализируется семантика света, причём не природного, земного, а метафизического сиянья «Немеркнущего Дня», способного преобразить человека: «Бессмертное влиянье / Немеркнущего Дня! / Яви своё сиянье, / Пересоздай меня!» (1, 350).
Так или иначе, название выступает своеобразной семантической анаграммой в стихотворениях, последовательно построенных на развёртывании инициированной названием лейтмотивной семы. В них не просто буквенный состав заглавного слова «рассыпается» по всему тексту, но и звуковой, и морфемный, и семантический характер заглавия отражается в соответствующих повторениях, пронизывающих и скрепляющих весь текст.
Приведём два примера такого рода.
Воздушность
Как воздушно в нежном сердце у меня!
Чуть трепещут очертания страстей,
Все видения оконченного дня,
Все минутности предметов и людей,
Самого себя бесплотным двойником
Вижу в ясной успокоенной воде... <...>
Только тень моя качается едва
Над глубокой зачарованной водой.
Только слышатся последние слова
Нежной жалости о жизни молодой. (1, 623)
Семантика воздушности, утончённости, нежности, лёгкости соотносится в ряду повторений на основании соотношения суффиксов в словах воздушность – минутность с семантикой времени – неуловимо преходящего, ускользающего.
Следующее стихотворение являет собой пример семантического согласования, поддержанного фонетическим повтором, – и то и другое инициировано заглавием: «Прерывистый шелест» (1, 374— 375):
Есть другие планеты, где ветры певучие тише,
Где небо бледнее, травы тоньше и выше,
Где прерывисто льются
Переменные светы,
Но своей переменою только ласкают, смеются. <...>
Мы будем любить истомлённые стебли седых шелестящих трав <...>
И тихо, так тихо, так сумрачно-тихо под Луной шелестящих.
Особую цельность семантическое согласование придаёт композиции стихотворения в том случае, когда семантический повтор отражает и образную семантику соотнесённых слов. Так, в стихотворении «Мой завет» метафора заря горит выступает основанием другого тропа – творческий Огонь; семантически соотнесены с ними образы свет очей и золото лучей; контекстуально сближено метонимическое выражение признака лунность серебра (взаимодействие поддержано корневым повтором в словах нежный, нежит): «...Заря горит, она – во мне, / Я вечно в творческом Огне./ Затянут в свет чужих очей, / Я – в нежном золоте лучей, / Но вдруг изменится игра, / И нежит лунность серебра...» (1, 672). (См. также Однодневка (1, 157), Мёртвые корабли (1, 138), Звезда пустыни (1, 212—213), Терцины (1, 486).
Более сложно выглядят случаи, когда композиция строится на основе взаимодействия нескольких рядов, реализующих различные формы повтора, в том числе и семантического. Эти ряды могут соотноситься по принципу контраста: «...За восторг минутный – / Долгой скорби гнёт. // Радость совершенства / Смешана с тоской. / Есть одно блаженство: – / Мертвенный покой...» («В этой жизни смутной...», 1, 64—65). Контрастные ряды объединены общей семой «чувства»: восторг, радость – скорбь, тоска; контекстуальными антонимами выступают эпитеты с семантикой длительности: минутный – долгой.
Семантически контрастно представлено выражение пространственных и цветовых характеристик в стихотворении «Земля»: «Радостной тайною Небо одето, – / Близко так стало, что было вдали. / Непостижимо прекрасное чудо: – / Мчимся туда мы, ниспавши оттуда, / В глыбах бесцветных – восторг изумруда, / Майская сказка Земли» (1, 799).
Ряды семантических соответствий образуют в структурной композиции стихотворения своего рода семантическую «рифмовку», акцентирующую доминантные смыслы и усиливающую цельность текста. Например, в стихотворении «К Ветру» (1, 377) каждая из трёх строф содержит семантически «рифмующиеся» слова, причём в развёртывании семантического согласования наблюдается динамика: ключевое слово бездонной (первая строфа) соотносится на основании семантического и морфемного повтора со словом безбрежной из второй строфы и с двумя словами из последней: однокорневым бездна и семантически близким, обнаруживающим ту же приставку – безмерный. Таким образом, семантика отсутствия ограничений в проявлении какого-либо признака (бездонной, безбрежной, в безднах, безмерных) буквально «прошивает» весь текст стихотворения. Кроме того, первая и вторая строфы соотнесены через однокорневые слова глубокой – вглубь; вторая и третья строфы связаны семантическим повтором в соотношении слов даль – пространства, ускользающей – неверных. В целом всё стихотворение построено на последовательно реализующихся семантических соответствиях:
Что мне осталось, кроме глубокой,
Кроме бездонной печали? <...>
Что полюбить мне, кроме безбрежной,
Вглубь ускользающей дали? <...>
Что же мы ищем в безднах неверных,
Те же в конце, как в начале?
Всё мы постигли в пространствах безмерных,
Только себя не узнали.
Несколько иная конфигурация семантических повторов наблюдается в композиции четвёртой части стихотворения «Лунная соната» («Вечерний час потух...» (1, 593)).
Вечерний час потух. И тень растёт всё шире.
Но сказкой в нас возник иной неясный свет... <...>
Я так тебя люблю. Но в этот час предлунный,
Когда предчувствием волнуется волна,
Моя любовь растёт, как рокот многострунный,
Как многопевная морская глубина.
Мир отодвинулся. Над нами дышит Вечность.
Морская ширь живёт влиянием Луны,
Я твой, моя любовь – бездонность, бесконечность,
Мы от всего с тобой светло отдалены.
Семантическое согласование последовательно проявляется в словах, как правило, образующих контактно соотнесённые пары (при участии других видов повтора): вечерний час потух – тень растёт всё шире; предлунный – предчувствием; волнуется волна; многострунный – многопевная; бездонность – бесконечность. В целом композиция носит кольцевой характер за счёт повтора в начальной и конечной строфе однокорневых слов: свет – светло.
Семантический повтор лежит в основе композиции ряда стихотворений Бальмонта. Рассмотрим один такой пример, показательный ещё и в аспекте актуализации заглавия.
Зыби зрачков
Когда на меня напряжённо глядят
Безмолвные сотни зрачков,
И каждый блестящий мерцающий взгляд
Хранит многозыблемость слов, –
Когда я стою пред немою толпой
И смело пред ней говорю, –
Мне чудится, будто во мгле голубой,
Во мгле голубой я горю.
Дрожит в углублённой лазури звезда,
Лучи устремив с вышины,
Ответною чарой играет вода,
Неверная зыбь глубины.
Как много дробящихся волн предо мной,
Как зыбки мерцания снов,
И дух мой к волнам убегает волной,
В безмолвное море зрачков. (1, 564)
Метафорическое название, открывающее стихотворение, актуализирует ключевой признак лейтмотивного образа: зыбкость, неверность, неустойчивость, неопределённость. Эта семантика отражается в словах многозыблемость, дрожит, играет (вода), неверная зыбь, дробящихся волн, зыбки мерцания снов. Легко заметить, что вне этих соответствий остаётся вторая строфа. Однако она не только связана с лейтмотивным образом, но и участвует в его разработке и усложнении: в ней на основании парономастической связи повторяющегося слова голубой с парой глубина – углублённый (в третьей строфе) актуализируется семантика глубины. Соотношение обоих семантических рядов создаёт более сложный образ, который в третьей строфе возникает на основе зеркального взаимодействия образов небесного и водного мира: «Дрожит в углублённой лазури звезда» – «Ответною чарой играет вода». Сопряжение семантики неустойчивости, зыбкости – и глубины особенно цельно передаётся заключительной строкой третьей строфы: «Неверная зыбь глубины».
В результате семантического согласования лексемы с семантикой воды втягиваются в круг номинаций, определяющих ключевой образ; прежде всего это слова волны и море. Каждое из них, однако, в заключительных строках стихотворения реализует метафорический смысл – это волны, представляющие движение духовной энергии, и море зрачков – не просто множество («безмолвные сотни зрачков»), а глубина как свойство духовного мира, проявление интенсивной духовной жизни.
Таким образом, этот более ёмкий смысл имплицитно присутствует в названии, актуализируется и прочитывается в тексте за счёт семантических повторов, играющих в композиции стихотворения ключевую роль.
Здесь можно говорить и о развёртывании двух семантически взаимосвязанных образов-символов: горения (с семантикой активного творящего начала) и влаги, воды как начала воспринимающего, подвижного и изменчивого в своей текучести. Творческая энергия лирического героя представлена именно как горение; способность гореть непосредственно связывает лирического героя с высшим неземным миром, с звездой в лазури. Воспринимающий мир – это мир водный и мир человеческой души – «зыби зрачков». Однако и высший мир, и мир водный сопряжены не только в зеркальном отображении, но и в реализации общих признаков – глубины и зыбкости. Эти признаки свойственны и внутреннему миру человека («Как зыбки мерцания снов», «безмолвное море зрачков»).
Таким образом, на основании семантических соответствий в стихотворении передаются сущностные связи ключевых явлений в метафизическом состоянии мира, в духовном его бытии; репрезентируется сопряжение небесного, земного и глубинного, человеческого. Лирический герой-поэт предстаёт при этом проводником, средостением духовной энергии, движущейся от неба к земле. Причём по сути он в равной мере одноприроден и небесному, и земному началу, что особенно ёмко передаёт концовка стихотворения, в которой подчёркивается за счёт семантического удвоения и звуковых соответствий образ волны: «И дух мой к волнам убегает волной, / В безмолвное море зрачков».
Примечания
1. Бальмонт К.Д. Собр. соч.: В 2 т. Можайск, 1994. Т. 1.
2. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972.
3. Золян С.Т. О принципах композиционной организации поэтического текста // Проблемы структурной лингвистики
4. Карцевский С. Об асимметричном дуализме лингвистического знака / История языкознания ХIХ—ХХ веков в очерках и извлечениях. Ч. II. М., 1965.
5. Кожевникова Н.А. Словоупотребление в русской поэзии начала ХХ века. М., 1986.
6. Петрова Т.С. Семантика образа цветка в лирике К. Бальмонта // Слово: Материалы междунар. лингв. науч. конф. Тамбов, 1995.
7. Пименова М.В. Красотою украси. СПб., Владимир, 2007.
Опубликовано: Языковые категории и единицы: синтагматический аспект: Материалы Восьмой международной конференции (Владимир, 24—26 сентября 2009 года). Владимир: ВГГУ, 2009. С. 247—253; Проблемы работы над функциональной грамотностью на уроках русского языка. Шуя, 2009. С. 28—37.