МАРЬЕВА Майя Владимировна

Родилась в 1974 году в г. Мурманске. В 1996 году окончила филологический факультет Шуйского государственного педагогического института. Уже в студенческие годы, проведённые на родине поэта Бальмонта, во многом благодаря влиянию научного руководителя Татьяны Сергеевны Петровой, увлечённо изучала поэзию Серебряного века. Затем поступила в аспирантуру Ивановского государственного университета, где обучалась под началом Павла Вячеславовича Куприяновского и Натальи Александровны Молчановой. В 2003 году защитила кандидатскую диссертацию "Книга К.Д. Бальмонта "Будем как Солнце": вопросы поэтики". С 2003 года преподаёт в Мурманском государственном техническом университете. Является автором монографии "Книга К.Д. Бальмонта "Будем как Солнце": эклектика, ставшая гармонией" и ряда научных статей, посвящённых творчеству этого поэта, а также автором учебника "Русский язык в деловой документации" (М. : ИНФРА-М, 2017).

В.В. Шапошникова

Русалочий мотив в книге Бальмонта
«Будем как Солнце»

Книга стихов – условие целостности анализа несобранного наследия К.Д. Бальмонта. «Поэт первым из русских символистов начал циклизацию стихов и их объединение в книгу как законченное художественное целое, построенное по логике единого произведения», под влиянием «Цветов зла» Бодлера [1].

«Будем как Солнце» (1903), одна из вершинных книг Бальмонта, как объект исследования – гарантия корректности анализа в неравноценном творчестве Бальмонта. Многие (среди них Брюсов, Блок) говорили о влиянии этой книги на них.

«Будем как Солнце», – призывает автор книги, но лунарный миф в символизме, пожалуй, более развёрнут, чем солярный (например, в исследовании Д. Магомедовой о Прекрасной Даме у этой последней – функции Луны), это воплощение отражённой огненной стихии Солнца, но при этом часто описываемой с привлечением Воды (и море и океан подвластны Луне – так объясняются приливы, отливы).

Если прорыв героя книги к Солнцу – это прорыв к деянию, благому или злому, но всегда естественному, то прорыв к Воде – это прорыв к вечному, хаотически-колдовскому, некоей страшной и прекрасной первооснове (океан в книге – «древний прародитель») и, возможно, к концу жизни (картина Всемирного Потопа).

Упоение стихиями в «Будем как Солнце» – это не только воспевание «четверогласия стихий» Огня, Воды, Земли и Воздуха, но и осознание пронизанности человеческой жизни этими стихиями. Ещё в предисловии к книге «Горящие здания», ознаменовавшей собой новый, «громкий» период творчества Бальмонта 1900-х годов (в который и входит «Будем как Солнце»), появилась знаменитая фраза, передававшая ощущения человека в воде при описании нового взгляда на мир: «Я был захвачен страстной волной, которая увлекла меня и держала в плену, бросала вверх, бросала вниз, и я не мог выйти из неё, пока сам не овладел ею, поняв её сущность… Я спокойно отдаюсь тому потоку, который влечёт к новым берегам… В воздухе есть скрытые течения, которые пересоздают душу» (курсив наш. – В. Ш.).

Идеальный мир в поэтике символизма часто изображается как отражённый в воде, зеркальный: «Новый мир… в глубине отражающих вод».

Высота и полёт чувств называются «волнением»: «волна чувств», «на волне любви».

«Волной» может быть назван способ распространения запахов: «волна благовоний».

Огромное, несчётное количество чего-либо часто называется «морем»: «моря красок и цветов», «моря плавучих тучек, ветвей, кустов, цветов».

С водой, рекой часто ассоциируется речь – она льётся. Свою поэзию в этой книге Бальмонт называет «переплеск многопенный, разорванно-слитный». Или такое открытие: «В моих песнопеньях журчанье ключей». А вот объяснение особенностей своей поэзии: «Поняв подвижность лёгкой пены, / Я создаю дрожащий стих», «я ручей».

Переменчивая стихия воды в «Будем как Солнце» – это также и то, что может если не объяснить, то описать поведение женщины. Женщина, на которую направлена «солнечная» активность мужчины, проявляет мягкую пассивность и несёт обтекающее колдовство водной стихии. И на воду, и на женщину влияет Луна, её воздействием объясняется прихотливое, иногда сомнамбулически непостижимое поведение женщины.

При описании её души часто задействованы образы воды: «в твоей душе так много прозрачных светлых вод», «к тебе прильнув, я вижу бездну вод», «с душою, полной глубины», «Если в душу я взгляну, / В ней увижу я волну / Многопенную». Речь идёт не о духовно-религиозной сущности души, а о её образе в языке – о словообразе.

Глаза женщины в «Будем как Солнце» – тоже часто картина воды: «зыбь глубоких глаз твоих», «И я напряжённо и зорко гляжу / Туда, на глубокое дно», «Глаза были полны морской глубины», «У неё глаза морского (не синего! – В. Ш.) цвета, / У неё неверная душа». П.В. Куприяновский и Н.А. Молчанова пишут, что «в романтическом мировосприятии Бальмонта огонь (солнце) воплощает мужское начало, тогда как вода (луна) – женское» [2, с. 140].

В «Восхвалении Луны», рискованно названном «псалмом», определяется существо, соединяющее в своей природе женское и рыбье, – русалка:

Восславим, сёстры, глубину,
Любовь к любви, любовь-волну,
Восславим ласки и Луну.

Чешская исследовательница Эденька Калницка в философско-эстетических заметках «Магия воды и женщина» (Калуга, 2004) напоминает, что планета Земля – более вода, чем земля: 70 % земного шара занято водой. Человеческое тело по большей части состоит из воды. В мир мы приходим пловцами с опытом водяных существ. Аналогия воды и женщины – архетипическое ядро стихии воды. В раннем христианстве рыба символизировала Христа; крещение представляет собой вхождение – как в воду – в новую жизнь.

Представление о существе, которое наполовину женщина, наполовину рыба (или змея), – очень древнее. В греческой мифологии существовали нереиды (дочери царя Нерея), наяды (речные нимфы). В Средние века диада женщины и рыбы – mermaid. Длинные волосы, гребень, зеркало, красота и прекрасный голос – всё это атрибуты русалки. В мифологии народов Европы духи воды – ундины (от лат. «волна»), прекрасные девушки (иногда с рыбьими хвостами), выходящие из воды и расчёсывающие волосы. Своим пением и красотой они завлекают путников вглубь, могут погубить их или сделать возлюбленными в подводном царстве [3, с. 562, 563].

Русалки в славянской мифологии – существа, как правило, вредоносные, в них превращаются умершие девушки, преимущественно утопленницы, некрещёные дети. Представляются в виде красивых девушек с длинными распущенными зелёными волосами, реже – в виде косматых безобразных женщин (у северных русских). В русальную неделю, следующую за Троицей, выходят из воды, бегают по полям, качаются на деревьях, могут защекотать встречных до смерти или увлечь на дно.

Образ русалки связан одновременно с водой и растительностью, сочетает черты водных духов (иногда русалок представляли в свите водяного) и карнавальных персонажей, воплощающих плодородие, типа Костромы, Ярилы и т. п., смерть которых гарантировала урожай. Отсюда вероятна и связь русалок с миром мёртвых: по-видимому, под влиянием христианства русалок стали отождествлять лишь с вредоносными «заложными» покойниками, умершими неестественной смертью. Возможно, название русалок восходит к древнерусским языческим игрищам – русалиям, известным по церковно-обличительной литературе. Возможно, наименование русалий заимствовано славянами на Балканах, где античные поминальные обряды носили название розалий [3, с. 472].

Название стихотворения Бальмонта «С морского дна» из «Будем как Солнце» – это объяснение, откуда взялась женщина, которую лирический герой встретил в толпе большого города.

Глаза были полны морской глубины
И были слепыми навек –

слепыми для земного. И всё большое, в семи частях, стихотворение «С морского дна» – это описание жизни «бледной девы» (не названной, кстати, в этом стихотворении русалкой) на дне, где господствовали покой, сон, напев – лермонтовские характеристики условий жизни русалок. Но эта «дева» отличилась от остальных своим стремлением к Солнцу, к иной, земной жизни. И этот поворот случился в новолунье, когда она вошла в «скрытые течения» (автоцитата из предисловия к «Горящим зданиям»: «в воздухе есть скрытые течения, которые пересоздают душу»), превратилась в цветок, носимый по волнам, и, наконец, её подобрали, «всю в пене, моряки».

И она увидела солнце, которое ей «очи сожгло». Но эту цену она приняла:

«Я видела солнце, – сказала она, –
Что после – не всё ли равно!»

П.В. Куприяновский и Н.А. Молчанова с некоторой долей сомнения называют источником этого стихотворения «Морскую царевну» и «Русалку» Лермонтова [2, с. 141]. Представляется, что если сам русалочий мотив, его большое значение в книге Бальмонта – от Лермонтова, то решение темы, а именно активная роль русалки в изменении своей жизни, – совсем не лермонтовское.

Образ русалки Пушкина и Лермонтова ведёт своё начало от «Ундины» де ля Мотт Фуке и Жуковского. Эта непостижимость, прихотливость поведения, внятность стихиям, чем отличается ундина, – всё это отсутствует потом у Пушкина (у Пушкина обольстительная опасность и пластическая красота русалки («Русалка») и нереиды («Нереида»)), но возвращается у Лермонтова. С одной стороны, его «русалка», «ундина» из «Героя нашего времени» – это притягательная красота (особенно вместе с распущенными косами), песня, морская стихия в её поведении, непонятном и влекущем к разгадыванию. С другой стороны, «змеиные» ассоциации этого образа («она как змея выскользнула», «её змеиная натура выдержала эту пытку») акцентируют черты коварства и опасности – и русалка, и змея покрыты чешуёй, обе женственно-гибкие и коварные.

В портрете русалки в лермонтовской «Морской царевне» (Б. Эйхенбаум считал, что по теме и ряду сюжетных мотивов оно восходит к стихотворению Пушкина «Яныш Королевич» из «Песен западных славян» [4]) указано на деталь: «хвост чешуёю змеиной покрыт» – вот новое схождение рыбы, змеи и русалки. В этом лермонтовском шедевре драматическая коллизия – в разительном контрасте стихий земли и воды: влюбившаяся в героя русалка, вытащенная им на берег ещё и для демонстрации её победителем своим лихим дружкам, она превращается в «чудо морское с змеиным хвостом» и поселяет в душе героя муки совести.

Женская суть, отзывающаяся на морскую стихию и чурающаяся земли, – эта лермонтовская идея близка Бальмонту. Принята им и другая сторона лермонтовской русалочьей темы: морское дно – это аналог идеального мира. В «Русалке», «Мцыри» (в этой поэме золотая рыбка, пригрезившаяся Мцыри в его забытьи, – память о русалке) существуют те же атрибуты идеального мира, что и в «Выхожу один я на дорогу…»: вечный сон; покой; сладкий голос, поющий о любви, – но притом ещё и баюкающая стихия воды.

Русалка в «Будем как Солнце» описана в стихотворениях (кроме упомянутого «С морского дна», без обозначения героини как русалки) раздела «Зачарованный грот»: «Русалка», «Я ласкал её долго, ласкал до утра…», «Нереида».

В «Русалке» мало примет этого существа, только «Я с глубокого, тихого, тёмного дна…», ещё можно указать на «молодую луну», упомянутую в этом восьмистрочном стихотворении – любовном монологе русалки. Главная примета русалки – внутренняя: это непостижимость («Если можешь, пойми…») – и отдалённость от земного («Ты один мне понравился между людьми…»).

В стихотворении «Я ласкал её долго, ласкал до утра…» утренняя «русалка нагая» – это измена себе, прежней, её не узнаёт герой, оттолкнувший её и в отчаянии упавший на песок: «Но не та, но не та, а другая». Но и героине есть чем отомстить: теперь он «отравлен» – он будет вечно мечтать о вечном и «безбрежном» – о том, чего нет на земле, – таков смысл её «песни».

Героиня стихотворения «Нереида» – «полудева, полурыба», выходящая среди шума волн в полнолунье и опасная своими намерениями:

Полудева, полурыба, из волос сплетёт звено,
И приблизив лик свой лживый, увлечёт тебя на дно.

Здесь сюжет лермонтовской «Морской царевны»: герой вырывает любящую его русалку из морской стихии, – только развязка не лермонтовски-трагичная: хотя, как и у Лермонтова, пойманная также за волосы русалка тоже названа «добычей», вместо трагедии превращения в «чудо морское», вместо жестокого раскаяния – печаль моря, с трудом отпускающего свою русалку; печаль, аллитерированно переданная звуком волн:

И упрямую добычу прочь от пенных брызг влеку,
Внемля шорох, свист и шелест волн, бегущих по песку.

Красота жертвенности, упоение властью и любовью – вот бальмонтовский акцент в трактовке пушкинско-лермонтовского сюжета. Вместо трагедии поруганной любви – апофеоз и ропот смирения женщины и моря. Напомним, что раздел «Зачарованный грот» и своим названием, и иногда содержанием входящих в него стихотворений любовной тематики балансирует на грани дозволенного.

Русалочьи черты – и у героинь других стихотворений сборника «Будем как Солнце»: «Колдунья влюблённая», «Семицветник», «Мы с тобой сплетёмся в забытьи…». И наконец, мелькнёт «Русалочка» в «Фейных сказках» – совсем не страшная, детски-непосредственная…

Русалка в «Будем как Солнце» – это образ стихии воды. Через любовь, через русалочью суть женщины герой приобщается стихии, при этом сам себя ощущая солнцем, согревающим и зажигающим.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. История русской литературы конца XIX – начала XX вв. : уч. пос. для студентов высших уч. завед. : в 2 т. М., 2007. Т. 2. С. 90.

2. Куприяновский, П.В., Молчанова, Н.А. Поэт Константин Бальмонт. Биография. Творчество. Судьба. Иваново, 2001.

3. Мифологический словарь. М., 1991.

4. Эйхенбаум, Б.М. Комментарии // Лермонтов, М. Ю. Полн. собр. соч. : в 4 т. М.-Л., 1948. Т. 1. С. 360.

© В. В. Шапошникова

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

Библиотека статей и материалов

А

Аверин В.А. Стоянка Чернецкое 8 и некоторые вопросы изучения бутовской культуры в Волго-Клязьминском междуречье // Российская археология.

Аверин В.А. Мезолитические роговые муфты с территории Верхнего Поволжья (в соавторстве с А.В. Авериной, А.В. Уткиным) // Российская археология.

Аверин В.А. Мезолитический слой поселения Усть-Шексна в Ярославской области (в соавторстве с А.Н. Рыкуновым, И.И. Рыкуновой) // Российская археология.

Аверин В.А. (в соавторстве с Чечулиным П.Н.) Новые памятники мезолита во Владимирской Мещёре 

Андрианова Л.С. Новые памятники на Средней и Нижней Сухоне в контексте сухонской мезолитической культуры мезолитической культуры 

Б

Балдин К.Е. А. Н. Островский и провинциальный театральный деятель из города Иваново-Вознесенска В. В. Демидов

Балдин К.Е. Д. Г. Бурылин как коллекционер и меценат в культурном пространстве региона 

Балдин К.Е. Женская профессиональная школа в Иваново-Вознесенске (конец XIX – начало XX в.)

Балдин К.Е. Земская медицина в Савинском крае в конце XIX – начале ХХ в. 

Балдин К.Е. Офенская субкультура – малоизученный аспект народной жизни 

Бальмонт М.Ю. К. Д. Бальмонт и парижский журнал «Современные записки» (реферат с библиографией) 

Батырева Л.П. О словаре М. И. Литвинова «Профессиональная лексика ремесел, промыслов и кустарных производств Шуйского региона» 

Батырева Л.П. Российская провинция второй половины XX в. сквозь призму естественной письменной речи (на материале савинских текстов) 

Белецкий С.В. Ещё раз о геральдической подвеске из Чернигова

Бочкарева Е.К. История древнего села Алексино и его храмов 

Бочкарева Е.К. Первая земская библиотека-читальня в с. Алексино Ковровского уезда 

Будникова Л.И. Ключевые мотивы книги стихов К. Бальмонта 
«В Безбрежности» (проблемы генезиса и интерпретации) 

Быковская Н.В. Античная коллекция Д. Г. Бурылина в фондах Керченского историко-культурного заповедника 

В

Васильева Н. Б. (в соавторстве с Иванищевой М. В., Кульковой М. А.) Комплексный анализ каменного инвентаря и керамики раскопа 12 поселения Тудозеро V в Южном Прионежье

Вискалин А.В. Проблема культурного единства и происхождения комплексов 

Возилов В.В. Рукописные журналы 1901—1924 гг. из собрания ИГИКМ имени Д. Г. Бурылина

Г

Гусенцова Т. М. Импорт в материальной культуре неолита и раннего металла региона Санкт-Петербурга и Южного Приладожья Петербурга и Южного Приладожья 

Д

Дементьев Ю.В. Православные покровители офеней 

Дзуцева Н.В. Поэтика исповедальности в книге стихов К. Бальмонта «Горящие здания» 

Добровольская Л.И. Предметы английского масонства в собрании ОНГЭ 

Добровольская М.А. Два памятника фалеристики XVIII в. из коллекции Д. Г. Бурылина в собрании ОНГЭ 

Докучаев Д.С.. Ховард Д. «Владимир и Рогнеда» в русской живописи эпохи Романовых и в творчестве художника Сергея Грибкова

Дубровский П.С., Дубровский С.П. Об истории офенских промыслов: экономико-социальный аспект 

Дубровский П.С., Дубровский С.П. Офенство – малое предпринимательство дореволюционной России 

Дубровский П.С., Дубровский С.П. Прообраз маркетинговой деятельности в офенской торговле 

Дьяков А.Б., Емельянов Е.Г. Материалы к истории дороги Шуя – Ковров

Е

Епишева, О.В. Лунные мотивы в лирике К. Бальмонта и Вяч. Иванова: Особенности фонетического строя стихотворений

Епишева О. В. Музыка и музыканты в поздней лирике К. Бальмонта

Епишева О.В. Неизвестный Ноздрин. Дневники. Стихотворения.

Ж

Жилин М.Г. (в соавторстве с Савченко С.Н.)  «Приношение» наконечников гарпунов в прибрежной части стоянки Береговая II в позднем мезолите

Жмурко О.И. Офенская лексика в краеведческом и лексикографическом аспектах 

З

Зайцева И. Е. Женские головные уборы из могильника III—IV вв. Большое Давыдовское в Суздальском ополье в Суздальском ополье 

Звонарева Л.У. Окно как символ в поэзии Константина Бальмонта 

Зимина М. П.  К вопросу о неолитических могильниках лесной зоны Восточной Европы

Зыслин Ю. «Паганини русского стиха» Константин Бальмонт в «Вашингтонском музее русской поэзии и музыки» 

И

Иванищева М. В. (в соавторстве с Васильевой Н. Б., Кульковой М. А.) Комплексный анализ каменного инвентаря и керамики раскопа 12 поселения Тудозеро V в Южном Прионежье

Иеромонах Игнатий (Марченко). Святитель Макарий (Невский), митрополит Московский и Коломенский, и село Шапкино 

К

Кабанов А.Ю. Владения князя Дмитрия Михайловича Пожарского на Ивановской земле (часть 1, часть 2)

Кабанов А.Ю. Крупное вотчинное землевладение на территории современного Савинского района в XVI – начале XVIII вв.

Кабанов А.Ю. События Смуты XVII века в судьбах её участников

Каган Ф.И. «Таинственный мир Д. Г. Б.». К 15-летию музейного спектакля, посвященного Д. Г. Бурылину

Карева Г.А. Международное культурное сотрудничество Музея ивановского ситца в XXI веке

Карманов В.Н. Стоянка Зубово — памятник с накольчатой керамикой на Мезени (Архангельская обл.) (Архангельская обл.) 

Кашина Е.А. Резные и кремнёвые скульптуры змей финала каменного века в лесной зоне Восточной Европы

Корнаухова Е.Г. . «Уступая внутреннему влечению к искусству и знанию…» 

Краснов Р.В. Поступление дублетной части коллекции монет из Ивановского областного музея 

Крохина Н.П. Образы усадебного детства в поэзии К. Д. Бальмонта 

Куличков А.А. (в соавторстве с Смольяниновым Р. В., Бессудновым А. Н.) Неолитическая керамика поселения Студёновка 3 на Верхнем Дону Студёновка 3 на Верхнем Дону 

Кулькова М. А. (в соавторстве с Иванищевой М. В., Васильевой Н. Б.) Комплексный анализ каменного инвентаря и керамики раскопа 12 поселения Тудозеро V в Южном Прионежье

Купцов И.В. Город четырёх крепостей (формирование исторического облика Юрьевца по археологическим данным) 

Л

Лаврова С.Ю. Перцептивный образ как аксиологический знак 
художественного мира (на материале «Очерков» К.Д. Бальмонта) 

Лапшин В.А. Некоторые особенности вещевой хронологии средневековой Твери 

Лозовская О.В., В. М. Лозовский В.М. Период позднего мезолита и раннего неолита в Верхнем Поволжье: новые данные по палеогеографии стоянки Замостье 2

Лычагина Е. Л.(в соавторстве с Митрошиным Е. Н.) Опыт изучения скоблевидных орудий с неолитических памятников Верхнего и Среднего Прикамья

М

Митрошин Е. Н. (в соавторстве с Лычагиной Е. Л.) Опыт изучения скоблевидных орудий с неолитических памятников Верхнего и Среднего Прикамья

Молчанова Н.А. К.Д. Бальмонт и Египет 

Монякова О.А. Ковровские старообрядцы и офени: грани взаимоотношений 

Монякова О.А. Офени: историография вопроса 

Мотовилов А.И. Забастовки иваново-вознесенских рабочих в начале 1905 года

Н

Недомолкина Н.Г. Нео-энеолитический могильник поселения Вёкса 1 

О

Океанский В.П., Океанская Ж.Л. Зыбь существования в поэтическом мире Бальмонта 

Орлов Д.Л. А. А. Васильев. Первый авиатор в небе над Иваново-Вознесенском

Орлов Д.Л. «Древности и редкости» Д. Г. Бурылина 

Орлов Д.Л. «Уничтожить… как не имеющие музейного значения… Передать для реализации». История коллекций Д. Г. Бурылина, признанных «немузейным и ненужным имуществом» 

Орлов Д.Л. Исторический и краеведческий материал в учебных пособиях для сельских школ 1920—1930-х годов 

Орлов Д.Л. Археологическая коллекция Новленского могильника (Судогодский уезд Владимирской губернии, изыскания Н. Е. Макаренко, 1905 г.) в собрании Ивановского областного краеведческого музея

Орлов Д.Л. К истории изучения офенского языка (на основе материалов полевых исследований и фондовых коллекций Ивановского государственного историко-краеведческого музея им. Д. Г. Бурылина)  

Осколков М.А. Обращение к читателям 

Ошибкина С.В. Неолитическая стоянка Гавриловка-Д в низовье р. Оки 

П

Певцов Г.Д. От Бальмонта до Манифеста нового символизма 

Петрова Т.В. Бальмонт и Куприн: летопись эмигрантской жизни по страницам писем и газет(1920—1923) 

Петрова Т. В. К ИСТОРИИ ФАМИЛИИ К. БАЛЬМОНТА: открытое и неизвестное

Петрова Т.С. «Высокий подвиг» поэта К. Бальмонта 

Петрова Т.С. А. С. Пушкин и К. Д. Бальмонт: «формула цветка» 

Петрова Т.С. Жар-Птица как ключевой образ одноимённой книги К. Д. Бальмонта 

Петрова Т.С. Звуковые соответствия в лирике К. Д. Бальмонта 

Петрова Т.С. Интерпретация стихотворения К. Д. Бальмонта «Я мечтою ловил уходящие тени...» 

Петрова Т.С. К. Д. Бальмонт – А. А. Фет: к проблеме поэтики соответствий 

Петрова Т.С. К. Д. Бальмонт – И. А. Бунин. Вечер (материалы к обучению сравнительному анализу в школе) 

Петрова Т.С. Макросимвол «Ветер» в книге К. Бальмонта «Будем как Солнце» 

Петрова Т.С. Мир растений в поэтическом мире К. Бальмонта 

Петрова Т.С. Мифологические корни «Славянского Древа» К. Бальмонта 

Петрова Т.С. Мифопоэтика заглавных образов в книге К. Бальмонта «Зарево Зорь» (К столетию книги) 

Петрова Т.С. Мифопоэтика лексико-семантической группы «птицы» в лирике К. Д. Бальмонт 

Петрова Т.С. Мотив тишины в лирике К. Бальмонта 

Петрова Т.С. Музыкальный образ мира в творчестве К. Д. Бальмонта 

Петрова Т.С. Образ А. Блока в прозе и лирике К. Бальмонта 

Петрова Т.С. Образ золотого пути в лирике К. Бальмонта 

Петрова Т.С. Образ русского языка в творчестве К.Д. Бальмонта 

Петрова Т.С. Перстень как ключевой образ одноимённой книги К. Д. Бальмонта 

Петрова Т.С. Принцип зеркальности в поэзии К. Бальмонта

Петрова Т.С. «Путём ордалий» — в «путь чудес»

Петрова Т.С. Семантический повтор в лирике К. Бальмонта как проявление языковой асимметрии

Петрова Т.С. Слово «тень» в символическом контексте лирики К. Д. Бальмонта 

Петрова Т.С. Словообраз «дым» в лирике К. Бальмонта 

Петрова Т.С. Созвенность: к поэтике соответствий в семантике образа сада у К. Бальмонта и А. Тарковского 

Петрова Т.С. Сокровенный разговор (К. Бальмонт – М. Петровых) 

Петрова Т.С. Сонет К. Д. Бальмонта «Вопль к Ветру»: опыт интерпретации 

Полилова В.С. Еще раз о Бальмонте и Испании 

Полищук А.В. Жетоны и медали из бывшей коллекции Д. Г. Бурылина, поступившие из Ивановского краеведческого музея в собрание Русского музея 

Полякова А.А. «Выдать временно…» (К истории перемещения коллекций и отдельных предметов собрания Д. Г. Бурылина в 1920—40-е гг.) 

Полякова О.Б. К. Д. Бальмонт в диалоге культур – России, Италии, Мексики (по материалам ГМИИ им. А. С. Пушкина)  

Пророкова М.В. Место женщины в культуре итальянского Возрождения и театр эпохи Чинквеченто

Птиченко М.В. Коллекция Дмитрия Геннадьевича Бурылина в собрании Государственного музея истории религии 

Пятницкий В.Д. Номинативные и неполные предложения 
в лирике К.Д. Бальмонта 

Р

Романов А.Ю. «Когда я отсюда уйду безвозвратно…»: О публикациях в связи с кончиной К. Д. Бальмонта 

Ромащенко Л.И. Украина в жизни и творчестве Константина Бальмонта 

Рыжикова Н.А. Коллекция Д. Г. Бурылина в собрании Ивановского художественного музея. Проблемы реконструкции 

С

Савченко С.Н. (в соавторстве с Жилиным М.Г.) «Приношение» наконечников гарпунов в прибрежной части стоянки Береговая II в позднем мезолите

Семененко А.М. Д. Г. Бурылин и И. И. Власов: из истории пересечений в Иваново-Вознесенске

Семененко А.М. Новые документы из истории авиационной эскадрильи «Нормандия — Неман»

Семененко А.М. Ю.А. Кабанов – руководитель Савинского района 

Сериков Ю.Б. Использование галек в хозяйстве и культах древности

Смирнов Г.С. Лоскутное одеяло Замосковного края: опыт проектирования музейных кварталов в Иваново-Вознесенске 

Смирнов Г.С. 100 лет глобального сознания: виртуальная ноосферная история и музейно-софийное мировоззрение Д. Г. Бурылина 

Соловьев А.А. «Легли в коробку книжечки…»: Офени – распространители книг в дореволюционной российской деревне 

Сорокин А.Н. Ещё раз о костяных и роговых изделиях стоянки-могильника Минино 2 в Подмосковье

Суслов П.А. К. Бальмонт и В. Набоков: эстетическое несовпадение 

Т

Таганов Л.Н. 13 марта 1890 года в жизни и в творчестве К. Бальмонта 

Такала Х. (в соавторстве с Тарасовым А.Ю., Шахновичем М.М.)  Новые памятники каменного века в Северном Приладожье Приладожье 

Тарасов А.Ю. (в соавторстве с Такала Х., Шахновичем М.М.) Новые памятники каменного века в Северном Приладожье Приладожье 

Тимофеев М.Ю. Музеефикация советского периода (случай Музея социалистического быта в Казани)

Тимошина Н.Н. К истории формирования собрания нумизматики Д. Г. Бурылина. Переписка Д.Г. Бурылина с известными коллекционерами-нумизматами. Некоторые приобретения и передачи нумизматической коллекции

Тимошина Н.Н. Первые бумажные деньги Польши 1794 года в собрании Д. Г. Бурылина

Тимошина Н.Н. Редкие и экзотические виды денег в коллекции ИГИКМ имени Д. Г. Бурылина

Тихомиров А.М. История и судьба храмов Савинского района Ивановской области 

Травкин П.Н. Жилище плёсского осадного двора

Ц

Цветкова Н.А. «Орудия для производства орудий» — изделия из некремнёвых пород камня

Х

Ховард Д., Докучаев Д.С. «Владимир и Рогнеда» в русской живописи эпохи Романовых и в творчестве художника Сергея Грибкова

Ч

Чечулин П.Н. (в соавторстве с Авериным В.А.) Новые памятники мезолита во Владимирской Мещёре

Чечулин П.Н. Каминные часы фирмы “LEPAUTE” в собрании Ивановского государственного историко-краеведческого музея им. Д. Г. Бурылина

Ш

Шапошникова В.В. Русалочий мотив в книге Бальмонта 
«Будем как Солнце» 

Шапошникова В.В. Словообраз «песня» в книге Бальмонта «Будем как Солнце» 

Шахнович М.М. (в соавторстве с Тарасовым А.Ю., Такала Х.) Новые памятники каменного века в Северном Приладожье Приладожье 

Шепелева Н.Р. Купцы Талановы и развитие полотняного производства в Кинешме

Шептуховская Н.С. Проявления народной культуры в письмах Константина Бальмонта к Ивану Шмелеву 

Шилов М.П. Ценные озера Савинского района 

Шумкин В.Я. Кольский Оленеостровский могильник эпохи раннего металла в Мурманской областиобласти

Щ

Щукина Е.С. Четыре памятные медали из коллекции Д. Г. Бурылина в собрании Государственного Эрмитажа 

Я

Якушкин Г.Р. Обзор документов РГАДА по истории Савинского района Ивановской области 

Якушкина М.М. Обзор материалов по истории Савинского района Ивановской области в отделе письменных источников Государственного исторического музея 

Яркова К.П., Сироткин А.С. Основные направления изучения и представления книжного собрания Д. Г. Бурылина в фондах Ивановской областной научной библиотеки 

В.Д. Пятницкий

Номинативные и неполные предложения
в лирике К.Д. Бальмонта

Осуществляя филологический анализ лирических произведений К.Д. Бальмонта, исследователи обычно обращают внимание на фонетически совершенную их организацию, на насыщенность лексемами определённой словообразовательной структуры (например, отвлечёнными существительными с суффиксом -ость) и вообще лексикой, характерной для поэтов-символистов. О синтаксических особенностях, играющих не менее важную роль в создании образа и в передаче переживаний лирического героя, или не упоминается, или упоминается очень кратко, в самом общем виде. Так, О.В. Епишева, анализируя стихотворение «Чёлн томленья», говорит о первом катрене: «…Бальмонт, обрисовывая пейзаж, прибегает к лаконичным формулам (на синтаксическом уровне это номинативные односоставные или двусоставные нераспространённые предложения)…» [4, с. 52]. З.А. Ветошкина (Тынянских) отмечает роль в организации художественного текста средней длины предложения [2, с. 163]. В методически продуманной книге Т.С. Петровой даётся усложняющийся от класса к классу (5—11) тщательный разбор стихотворных шедевров поэта, но и в ней синтаксису Бальмонта уделяется мало внимания [7]. Из этого следует, что изучение творчества поэта с этой стороны ещё ждёт своих исследователей.

В данной статье будет представлена классификация весьма типичных для лирики Бальмонта безглагольных конструкций, извлечённых из сборника «Стозвучные песни» [1]. Среди них отмечены разные типы номинативных предложений, неполные эллиптические предложения (в качестве самостоятельных или частей сложных полипредикативных единиц) и парцеллированные компоненты предложения, выраженные субстантивами.

Прежде чем представить намеченную нами классификацию, остановимся на некоторых оценках, дававшихся названным единицам учёными. Эти оценки не совпадают. Так, эллиптические предложения нередко рассматриваются как полные: «…В процессе развития языка некоторые структуры неполных предложений стабилизируются, перестают ощущаться как неполные и переходят в полные. Таковы, например, эллиптические предложения, широко распространённые в современном русском языке, неполнота которых не обусловлена контекстом» [5, с. 43]. В таких построениях отсутствует сказуемое, но есть члены из его состава. При классификации номинативных предложений всеми выделяются бытийные и указательные, но именительный представления (темы) некоторыми синтаксистами признаётся «непредложенческой структурой, не имеющей категорий предикативности, модальности» и характеризующейся интонацией «непредикативного характера» [3, с. 41—42]. Это «единица коммуникативного (активного, динамического) синтаксиса» [3, с. 52]. Что касается парцеллированных (т. е. подаваемых после знака точки) компонентов, то их иногда относят не к элементам единой интонационно расчленённой структуры, а к отдельным неполным предложениям. В предлагаемой ниже группировке конструкций Бальмонта мы будем исходить из того, что эллиптические предложения – это структурно неполные построения с субстантивом в форме именительного падежа, но без сказуемого; именительный представления – одна из разновидностей номинативных предложений; парцеллированные компоненты в форме именительного или беспредложного винительного падежей – это компоненты интонационно выделенной единой синтаксической структуры. В лирике Бальмонта перечисленные синтаксические средства являются важнейшими элементами художественной экспрессии. Нельзя при этом не сказать, что не всем используемым поэтом построениям можно дать однозначную синтаксическую квалификацию.

1. Номинативные бытийные предложения. В лирике Бальмонта они используются во многих стихотворениях, причём главный член – существительное в именительном падеже – обычно распространяется определением или дополнением. Часто это не отдельные предложения, а их цепочки, состоящие из нескольких номинативных конструкций, интонационно самостоятельных или включаемых в сложное предложение. Например:

Аллеи рек. Зеркальности озёр.
Хрустальный ключ. Безгласные затоны.
<...>
Воздушность ив. Цветы родных полей.
Апрельский сон с его улыбкой маю. («Родное»)

Осень. Мёртвый простор. Углублённые грустные дали.
Завершительный ропот шуршащих листвою ветров. («Осень»)

Поля застывшей лавы,
Колонны прошлых лет,
Замкнувшийся в октавы
Перекипевший бред. («Памятник»)

Несомненна импрессионистичность таких цепочек. Называя детали единой картины, лирический герой (он же зачастую и автор) не только передаёт своё настроение, но и побуждает читателя проникнуться им же, погружая его в реально представляемый мир или мир символов. В цепочке внешне сходных конструкций могут оказаться парцелляты и номинативные предложения (иногда как главные части сложного). Так, в стихотворении «Ночной дождь» после двусоставного предложения с переходным глаголом вспоминал, требующим винительного падежа, идёт парцеллят (вспоминал что?), а затем цепочка номинативных предложений. Правда, такое понимание можно и оспорить, так как глагол вспоминал можно понять в смысле процесса, не требующего дополнения.

(1) Я вспоминал. Младенческие годы.
Деревня, где родился я и рос.
Мой старый сад. Речонки малой воды.

(2) Я вспоминал. То первое свиданье.
Берёзовая роща. Ночь. Июнь.

2. Указательные номинативные предложения. Во всём сборнике обнаружено лишь 4 таких предложения, причём используется только частица вот, а место субстантива в трёх случаях занимает лично-указательное местоимение. Конструкции очень конкретны и малоэкспрессивны.

«Вот она, неоглядная тишь океана, который зовётся Великим…» («Тишь»); «Родился он в семье известной. Желали первенца? Вот он» («Примерная жизнь»).

3. Именительный представления. Данная разновидность номинативного предложения используется Бальмонтом многократно и нередко с высокой стилистической нагрузкой. Как известно, именительный представления называет что-то, о чём далее пойдёт речь – с анафорическим местоимением или без него:

Есть слово – и оно едино.
Россия. Этот звук – свирель. («Моё – ей»)

Слава жизни. Есть прорывы злого,
Долгие страницы слепоты.
Но нельзя отречься от родного.
Светишь мне, Россия, только ты. («Примиренье»)

Стилистически и семантически нагружен именительный темы в стихотворении «Москва», где он появляется в цитате из Пушкина три раза. Сначала так: «Москва… как много в этом звуке…»; далее: «Москва… как много в этом звуке для сердца русского…»; наконец, с изменением многоточия на восклицательный знак и со знаком вопроса в последующем предложении – информации для размышления.

К повтору именительного темы Бальмонт прибегает и в третьей части стихотворения «Пламя мира», где размышляет о детском, скорее всего преждевременном, жизненном опыте. Интересно, что последующие предложения дают разную информацию (см. 1-е, 2-е, 8-е пятистишия): «Тринадцать лет! Тринадцать лет! Ужели это много?»; «Тринадцать лет! Тринадцать лет! Ужели это мало?»; «Тринадцать лет! Тринадцать лет! Мы в это время дети».

4. Эллиптические предложения. Этот тип безглагольных конструкций можно отнести у Бальмонта к излюбленным. В одних случаях они выступают как самостоятельные интонационные единицы со своей предикативностью и модальностью, в других – это части двучленных или многочленных сложных предложений. Например: «Я на краю земли. Я далеко на юге» («На краю земли»); «Я у реки. Когда же переправа?» («Кольца»); «У старой мельницы привязанная лодка…» («Где б я ни странствовал»); «Над вершинами алое чудо, / Благодать снизошла с высоты…» («Осенний праздник»); «Где солнце? Ночь уж тут. / Луна горит. В ней правда вознесенья» («Часы»).

В стихотворении «Здесь и там» из сборника «В раздвинутой дали» видим многократное использование эллиптических конструкций, построенных по принципу синтаксического параллелизма с обстоятельствами, которые выражены антонимичными наречиями, представленными уже в заглавии. Этими средствами обеспечивается резкое противопоставление неприемлемого и желанного, живущего в долговременной памяти лирического героя. Вот эти предложения: «Здесь гулкий Париж…»; «А там на черте бочагов – незабудки…»; «Здесь вихри и рокоты слова и славы…»; «Там в пряном цветенье болотные травы, безбрежное поле, бездонная тишь»; «Здесь в близком и в точном – расчисленный разум…»; «Там стебли дурмана с их ядом и сглазом…»

5. Контексты с переплетением различных безглагольных и глагольных предложений. Таких контекстов в лирике Бальмонта очень много. Остановимся на некоторых. Так, первый стих 16-строфного произведения «Русский язык» из сборника «Северное сияние» представляет собой именное односоставное предложение темы: «Язык, великолепный наш язык». Далее в восьми четверостишиях даётся длинная цепь безглагольных конструкций, одни из которых включают в себя отсылочное местоимение в нём, другие это местоимение только подразумевают (содержат имплицитно), а третьи воспринимаются как синкретичные, ближе всего стоящие к номинативным бытийным. Эллиптическими являются такие построения: «Речное и степное в нём раздолье, / В нём клёкоты орла и волчий рык, / Напев, и звон, и ладан богомолья»; «В нём воркованье голубя весной, / Взлёт жаворонка к солнцу – выше, выше». Вслед за такими конструкциями идут отделяемые знаком точки субстантивы и субстантивные сочетания, формирующие номинативные бытийные предложения: «Берёзовая роща. Свет сквозной. / Небесный дождь, просыпанный по крыше» (2-я строфа); «Журчание подземного ключа. / Весенний луч, играющий на дверце» (3-я строфа); Кукушка. <…>. Зелёный луг. Весёлый хоровод. / Канун на небе» (4-я строфа); «Соха и серп с звенящею косой <…>. Проворные салазки» (6-я); «Пастуший рог. <…>. Родимый дом» (7-я); «Чу, рог другой» (8-я). В эллиптических предложениях используются препозитивные или постпозитивные обстоятельственные компоненты: «И снова ровный гул широких вод. <…>. У колодца молодицы. <…>. В чёрном – бег зарницы» (4-я строфа); «Костёр бродяг за лесом, на горе, / Про Соловья-разбойника былины. / “Ау” в лесу. Светляк в ночной поре. / В саду осеннем красный грозд рябины» (5-я); «Сто зим в зиме» (6-я); «Жалейка до зари» (7-я). Безглагольные конструкции первых восьми строф, являющиеся своеобразными живописными «мазками», создают единую картину родины, всеохватывающим выражением которой, её символом является русский язык. При этом каждое из эллиптических построений, как магнитом, притягивается к начальному именительному темы, включающему при повторённом субстантиве язык оценочные определения великолепный наш.

Построение с цепочкой именительных представления в стихотворении «Шорохи» из сборника «Зарево зорь» можно было бы назвать периодом (используется знак тире), если бы внутри членов «периода» не использовался знак точки. В единое целое все они объединяются анафорическим местоимением это: «Шорох стеблей, еле слышно шуршащих, <…> Шелест седых, обветшавших страниц. / Лепет криницы в лесистом просторе, <…> Взоры и взоры в немом разговоре – / Чей это, чей это хор?»

Безглагольные предложения различных типов, вызывая образ или создавая впечатление динамичности речи, могут у Бальмонта чередоваться с типичными двусоставными предложениями, называющими предмет и его действие:

Ручей поёт, я вечно с ним,
Заря горит, она – во мне,
Я вечно в творческом огне. («Мой завет»)

Недвижный камыш. Не трепещет осока.
Глубокая тишь. Безглагольность покоя.
Луга убегают далёко, далёко.
Во всём утомленье, глухое, немое. («Безглагольность»)

Н.П. Локтионова писала: «Особенность импрессионизма, которому была близка поэзия К. Бальмонта, невозможно раскрыть, не обратившись к живописи русских импрессионистов – И. Грабаря, Б. Борисова-Мусатова, а также родоначальников этого направления – О. Ренуара, К. Моне, Э. Мане» [6, с. 28]. То, что делали эти художники с помощью красок, К.Д. Бальмонт талантливо осуществлял средствами языка, в частности с помощью искусного использования неполных (эллиптических) и разного типа номинативных предложений.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Бальмонт, К. Стозвучные песни. Ярославль, 1990.

2. Ветошкина (Тынянских), З.А. Своеобразие цикловой организации поэтических текстов М. Цветаевой («Двое») и К. Бальмонта («Лермонтов») // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века : межвуз. сб. науч. трудов. Иваново, 2002. Вып. 5.

 3. Войтицкая, И.Н. «Именительный представления» и его функции в составе текста // Вопросы грамматики и лексики современного русского язы-
ка : сб. трудов. М., 1975.

4. Епишева, О.В. О некоторых музыкальных приёмах в поэзии К.Д. Бальмонта // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века : межвуз. сб. науч. трудов. Иваново, 2002. Вып. 5.

5. Леденёва, З.А. Контекстуально неполные предложения в языке XVII века // Вопросы истории русского языка : науч. труды. Новосибирск, 1971. Вып. 41.

6. Локтионова, Н.П. «…Слово смело пошло за живописью» // Литература в школе. 2007. № 7.

7. Петрова, Т.С. «Я не устану быть живым…». Текстовый анализ лирики К.Д. Бальмонта в школе. Иваново, 2003.

© В. Д. Пятницкий