© Т. С. Петрова

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ СТИХОТВОРЕНИЯ 
К. Д. БАЛЬМОНТА 
«Я МЕЧТОЮ ЛОВИЛ УХОДЯЩИЕ ТЕНИ...»

Стихотворение «Я мечтою ловил уходящие тени...» столь известно, что стало своего рода визитной карточкой Бальмонта. Написанное в 1894 году, оно открывает книгу «В Безбрежности», датированную 1895 годом. Практически все исследователи, обращавшиеся к трактовке этого стихотворения, отмечают, что оно не случайно вынесено в начало книги и выделено курсивом. Так, Л. Е. Ляпина пишет: «...оно призвано было служить как бы прологом всего поэтического текста книги, введением в неё – и, следовательно, мыслилось программным» [5, с. 207].

Концептуальный характер этого текста определяется ключевым мотивом пути, последовательное развёртывание которого обусловливает образную цельность сборника «В Безбрежности». Известно, что мотив пути – один из важнейших архетипических мотивов в мифопоэтике символизма, хотя как в реализации, так и в интерпретации его обнаруживается неоднозначность. Книга «В Безбрежности» отражает и поиски пути, и разный результат движения: это и безуспешная попытка «выйти на свет» из тумана («Мы шли в золотистом тумане...», 1, 82), и бесконечная погоня за светом в долине, где неизбежно настигают героя тени гор («Колеблются стебли зелёной долины...», 1, 85).

Выход из замкнутого круга представлен поэтом в образе восхождения в стихотворении-эпиграфе, о котором Е. Ю. Денисова пишет: «Этим стихотворением автор указал на направление движения в пространстве. Оно направлено ввысь, в беспредельность» [3, с. 46]. Аврил Пайман видит прототип бальмонтовского образа подъёма по ступеням у Д. Мережковского: «Стихотворение повторяет, словно эхо, проводившуюся ранее строку Мережковского "Мы – над бездною ступени" и даёт понять, что Бальмонт отважился подняться по опасной лестнице ещё выше» [7, с. 60]. Герои стихотворения Д. Мережковского «Дети ночи», откуда извлечена процитированная строка, при виде солнца – умирают: «Мы – над бездною ступени, / Дети мрака, солнца ждём: / Свет увидим – и, как тени, / Мы в лучах его умрём» [8, с. 63]. Каким же выглядит путь бальмонтовского лирического героя? К жизни или к смерти неуклонно и упорно восходит он по ступеням?

Сама по себе устремлённость ввысь в книге «В Безбрежности» представлена неоднопланово. Стихотворение «Ночью мне виделся Кто-то таинственный» представляет лирического героя, устремляющегося за «светом нездешним» «к небу родимому» – в мир иной («В царство, где Роза цветёт у Креста»). Движение души, которую «тени к родимой влекли стороне», направлено, как и в стихотворении «Я мечтою ловил уходящие тени...», от земли к небу: «Что от незримых очей заслонялося / Тканью телесною, грёзами дня, / Всё это с ласкою нежной склонялося, / Выше и выше манило меня» (1, 121). День здесь («грёзы дня») – несущественное, бренное земное бытие, заслоняющее истинный, высший мир, а сон – мечта о воскресении мёртвых и о воссоединении с ними: «Сон позабытый всё ярче вставал». Как переход в мир иной через смерть изображается момент высшей истины, наступающий, наконец, для лирического героя: «Пали преграды, и сладкими муками / Сердце воскресшее билось во мне, / Тени вставали и таяли звуками, / Тени к родимой влекли стороне. / Звали Эдема воздушные жители / В царство, где Роза цветет у Креста. / Вот уж я с ними... в их тихой обители... / "Где же я медлил?" – шептали уста».

Таким образом, в этом стихотворении движение от земли к небу представляется как путь, по которому устремляется душа, увлекаемая высшей силой в инобытие, к вечному блаженству и покою, – душа, возвращающаяся к небесной родине.

В то же время мотив возращения определяет в поэтике символизма репрезентацию образа вновь и вновь возрождающегося света, побеждающего ночь и тьму; причём сама тьма в книге Бальмонта – необходимое звено в цепи пульсирующих токов жизни: «Символ смерти, символ жизни, бьёт полночный час. / Чтобы новый день зажёгся, старый день угас...» (1, 128). Однако динамика смены ночи днём не безмятежна: солнечный свет представляется в противоборстве с ночным мраком («Каждый день поныне видим чудо из чудес, / Всходит Солнце, светит миру, гонит мрак с Небес»). Эта «возрожденья новая волна» явлена как чудо и тайна, что подчёркивается концовкой стихотворения: «Мир исполнен восхищенья миллионы лет, / Видя тайну превращенья тьмы в лучистый свет».

Поэтому А. Ханзен-Лёве, цитируя Юнга, отмечает, что «тень содержится и в солнечном луче» [9, с. 157]; насколько амбивалентно символическое значение образа дня, настолько же неоднопланова семантика тени. С одной стороны, в романтической традиции день соотносится с бренным, земным, суетным началом (сумеречный, банальный, бледный день) и приобретает даже негативные черты ночи (например, черноту – «чёрный день» у Блока) [9, с. 362—363]. Соответственно ночь выступает временем откровений, выхода к беспредельному и вечному, надмирному («сияющая ночь» у Блока).

С другой стороны, у символистов устойчиво представление Космического Великого дня, где сияет солнечный свет, «противодействующий безднам ночного мира» [9, с. 353]. «Возвышенный дневной мир, – пишет А. Ханзен-Лёве, – существует в высших сферах и источает энергию той символики, что непрерывно побеждает и торжествует в солнечном световом мире» [9, с. 354].

Тогда закономерно, что символическое отражение Великого творящего и созидающего дня предполагает появление образа теней дня в позитивном значении (см. у Коневского: «Пока торжественно сияет день, <...> / И по горам прострёт святую тень» (цитируется по: [9, с. 355]). «Под знаком этой тотальной светоносности, – пишет А. Ханзен-Лёве, – снимается столь продуктивная полярность "день" – "тень"» [9, с. 355]. Совершенно очевидно, что в стихотворении Бальмонта «Я мечтою ловил уходящие тени...» именно такой смысл реализует образ «уходящие тени погасавшего дня». Ведь именно свет этого дня ведёт за собой лирического героя, устремлённого за «дневным светилом»; вот почему он так обращён «мечтою» к «уходящим теням» и вот почему торжествующе подчёркивает в заключительном повторе: «Я узнал, как ловить уходящие тени, / Уходящие тени погасавшего дня...»

В стихотворении выстраиваются оппозиции: день (и тени как след дня) – ночь, свет – тьма, сверкание – угасание, высь и даль – «внизу подо мной», безостановочное движение бодрствующего героя – «уснувшая земля».

А. Ханзен-Лёве отмечает, что «угасание дня <...> как бы образует рубеж между дневным и ночным мирами» [9, с. 360]; о том же пишут П. В. Куприяновский и Н. А. Молчанова: «...в более широком контексте поэта интересовало не столько "противостояние света и тьмы", сколько промежуточное состояние "между" ними, своеобразное экзистенциальное "между-бытие"» [4, с. 54]. В то же время, заключают они, «поэт воспевает самоценность самого движения» [4, с. 57]. Л. Е. Ляпина определяет центральную тему стихотворения «как тему постоянного движения – преодоления» [5, с. 211].

Таким образом, «между-бытие» лирического героя – не пассивное, а деятельное состояние; целью такого восхождения является духовное просветление человека, приобщение его к мировому началу, к высшим тайнам бытия. «Символистская поэзия, – пишет А. Ханзен-Лёве, – предпочитает такое аналогическое отношение, кульминационной точкой которого является миф о том, как человек "становится" светом, а свет – человеком» [9, с. 328]. Важно подчеркнуть, что результатом структурно-семантической композиции, подробно рассмотренной Л. Е. Ляпиной, в стихотворении Бальмонта «Я мечтою ловил уходящие тени...» становится эффект длящегося движения: «И всё выше я шёл, и дрожали ступени, / И дрожали ступени под ногой у меня». Контекст стихотворения вряд ли предполагает усматривать в дрожании ступеней опасность пути или страх героя (Е. Маркина [6, с. 62]). Возможно, это образное выражение того творческого волнения и подъёма, которое В. Брюсов называл «трепетом» и «дрожью»: «В этом вся сила бальмонтовской поэзии, вся жизненность её трепета <...> Всё желанно, только бы оно наполняло душу дрожью...» [2, с. 79]. В логике развития ключевого образа пути дрожание ступеней – это метонимическое отражение мотива направленного и безостановочного движения от тьмы – к «немеркнущему дню», к творящему и одухотворяющему свету. Именно этот пафос инициирует и привносит в книгу стихов «В Безбрежности» открывающее её стихотворение-эпиграф.

Примечания

1. Текст цитируется по изданию: Бальмонт К.Д. Собр. соч.: В 2 т. Т. 1. Можайск, 1994.

2. Брюсов В.Я. Среди стихов: 1894—1924: Манифесты, статьи, рецензии. М., 1990.

3. Денисова Е.Ю. «Безбрежность» как тема и смысл второй книги К. Д. Бальмонта // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания ХХ века. Вып. 5. Иваново, 2002.

4. Куприяновский П.В., Молчанова Н.А. Поэт Константин Бальмонт. Биография. Творчество. Судьба. Иваново, 2001.

5. Ляпина Л.Е. Стихотворение К. Д. Бальмонта «Я мечтою ловил уходящие тени...» // Анализ одного стихотворения. Л., 1985.

6. Маркина Е.Е. К. Д. Бальмонт. «Я мечтою ловил уходящие тени...» // Русский язык в школе. 2002. № 5.

7. Пайман А. История русского символизма. М., 2000.

8. Серебряный век русской поэзии / Сост., вступ. ст., примеч. Н. В. Банникова. М., 1993.

9. Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Мифопоэтический символизм. Космическая символика. СПб., 2003.

Опубликовано под заголовком «Мотив восхождения в лирике К. Д. Бальмонта (К интерпретации стихотворения «Я мечтою ловил уходящие тени...»): Куприяновские чтения – 2005: материалы межвуз. науч. конф. Иваново: ИвГУ, 2006. С. 55—60.