© Т. С. Петрова
К. Д. БАЛЬМОНТ – А. А. ФЕТ:
К ПРОБЛЕМЕ ПОЭТИКИ СООТВЕТСТВИЙ
«Весь залитый светом, солнечный, первозданно влюблённый в небо и землю» Фет был, по признанию К. Д. Бальмонта, его крёстным отцом в поэзии [1, с. 395]. Наблюдая взаимосвязь поэтики Фета и Бальмонта, исследователи выделяют два главных родственных аспекта – музыкальность стиха и импрессионистичность стиля. Так, И. С. Жемчужный пишет, что «оба фиксируют моментальное впечатление, настроение, непосредственно запечатлевают субъективные переживания в слове, то есть создают чувственные картины, увековечивающие мгновение» [2, с. 64], и отмечает в их лирике черты поэзии «невыразимого» и разработку общих мотивов.
Сопоставительный анализ стихов, отражающих взаимодействие тех или иных элементов поэтики, позволяет выявить специфику идиостиля и полнее представить концептуальный смысл конкретного текста. Основанием для сопоставления могут служить общие текстовые элементы: те или иные проявления единства темы, черты художественно-образного, синтаксического, ритмомелодического строя, композиционные и другие особенности.
По целому ряду признаков стихотворение К. Д. Бальмонта «Воздушный храм» [3, с. 346—347] соотносится со стихотворением А. А. Фета «Воздушный город» [4, с. 395]. Сходство названий отражает некоторую общность мотива, на основе которого строится тот и другой текст, – устремлённость к небу, где в облаках предстаёт некий идеальный мир. Ключевые образы, реализующие этот мотив, общие: облака (у Фета – «Высоко на розовом небе / Над тёмной, уснувшей землёй», у Бальмонта – «Высоко над землёю, вечерней и пленной»); свет зари (у Фета – «хор облаков» «по заре растянулся», у Бальмонта – «Облака затаили огни»); фантастический, призрачный характер видения (у Фета – «Всё будто бы кровли, да стены, / Да ряд золотых куполов. / То будто бы белый мой город...», у Бальмонта – «Это храм, из воздушности светом сплетённый»). В обоих контекстах определение воздушный, вынесенное в заглавие, реализует одновременно значения «находящийся в воздухе» и «эфемерный, зыбкий, неустойчивый, подвижный»: видение воздушного города у Фета – это «причудливый хор облаков», он «тихонько на север плывёт»; у Бальмонта облака и образы, возникающие в них, – это «призрачный ряд», «И одни возникают, другие уходят».
Оба текста построены на соотношении земного и небесного миров, в котором актуализированы зеркальность (в небесном пространстве отражается земное – город, храм) и контраст.
В то же время именно в сходных элементах обнаруживается специфика, обусловленная не просто своеобразием идиостиля, но традицией поэтического направления и в целом особенностями авторского языкового мышления.
Стихотворение Фета строится на романтическом контрасте земного и небесного, подчёркивающем тягостность действительного (земного, реального) и недостижимую идеальность воображаемого, существующего в мечтах (небесного). Реальный город, «знакомый, родной», именно потому представлен как «город воздушный», что для лирического героя он – недостижимая мечта. Это подчёркивается контрастным соотношением «тёмной, уснувшей земли» и видением белого города «высоко на розовом небе»; идеальный характер образа дополняется цветовыми определениями: белый, розовый, золотой («ряд золотых куполов»).
Развёртывание ключевого образа в стихотворении Фета отражает точку зрения лирического героя: в пространстве она задаёт направленность взгляда от земли к небу («Вон там...»), причём небесное последовательно доминирует во всех трёх строфах. Модальный аспект реализации этой точки зрения создаётся неоднократным употреблением сравнительной частицы будто бы («будто бы кровли, да стены», «будто бы белый мой город»), в которой сравнительное значение сопряжено со значением ирреальной модальности. В оценочном плане позиция лирического героя выражена определениями знакомый, родной, мой (город); положительная оценка распространяется и на пространственную деталь: «Тихонько на север плывёт...»
Всё это позволяет утверждать, что суть конфликта, развёртывающегося в стихотворении Фета, – оторванность лирического героя от родного мира, невозможность соединиться с ним. В последней строфе романтический характер конфликта заостряется противительным соотношением желаемого и действительного: «Там кто-то манит за собою – / Да крыльев лететь не даёт!..» Эмоциональное усиление создаётся паузой, обозначенной многоточием, предшествующим фразе, и восклицанием в конце.
Таким образом, стихотворение Фета отражает традиционный романтический мотив порыва к недостижимому, страстно желаемому, невозможному – и оттого идеализированному в мечтах. Датировка стихотворения (
В стихотворении Бальмонта «Воздушный храм» фетовское звучание этого мотива вполне узнаваемо; контрастное соотношение земли и неба задано в самом начале, взволнованное состояние лирического героя передаётся поэтизирующими элементами: постпозитивными обособленными оборотами, поэтическими словами и формами (над землёю, пред очами).
В то же время в основе художественно-образного строя бальмонтовского стихотворения – черты символистской поэтики.
Прежде всего, обратим внимание на эпитеты, определяющие образ земли. У Фета они подчёркивают темноту и погружение в состояние сна, что в совокупности передаёт бездуховность, бесчувственность к высокому и светлому. У Бальмонта земля – «вечерняя» и «пленная». Первый эпитет не просто определяет время суток: вечер в поэтической традиции – это грань между дневным и ночным миром, когда чувства особенно обострены и душа готова воспринять неуловимое, непередаваемое, когда сквозь реальное просвечивает сущностное.
В творчестве символистов образ пленной земли определяется проявлением мифопоэтики гностической космогонии, которая, как пишет А. Ханзен-Лёве, «основывается на древнем дуалистическом противопоставлении света и тьмы» [5, с. 112]. Темнота при этом представляется как «внешнее проявление светового мира», а хаос – «теневая сторона сотворённой материи» [5, с. 108]. Материальный мир находится в плену у хаоса – вот с чем связана семантика образа пленной земли в сопоставлении с облаками, которые «затаили огни». Контраст земного и небесного сразу обозначен в бальмонтовском стихотворении как противоборство духовного и бездуховного, как метафизическое конфликтное противостояние космоса и хаоса, как явление вселенской мистерии, отражённой в закатном мире (все символисты видели в закатах, зорях явления промыслительные, знаковые – поистине символические) [5, с. 242 и далее].
Бальмонт изображает противостояние света и тьмы именно как духовную борьбу, поэтому её пространство – воздушный храм, а главное оружие – молитва. Светлое и священное – ключевые семантические центры основной части стихотворения (вторая – пятая строфы), соотнесённые в общем образном строе: «Кто-то светлый там молится...», «горящих небесных икон позолота», «храм, из воздушности светом сплетённый», «в нём кадильницы молча горят». В самом изображении небесного храма преобладает динамика, реализующая образ непрекращающегося моления. Призрачность этого образа, его воздушность, неясность, как и у Фета, создаётся элементами с семантикой неопределённости, неявности: «Кто-то светлый», «молит кого-то», «видения лиц», «призрачный ряд», «незримые»; сам храм – «из воздушности светом сплетённый». Это одна из составляющих в представлении мистерии на грани пространств и времён (земля – небо: отражение земного в небесном; день – ночь: вечер), на границе миров – духовного и телесного, прозреваемого – и явленного.
Важнейшей чертой символического образа становится при этом процесс и результат взаимодействия этих миров. Взаимодействие проявляется, во-первых, в зеркальном отображении земных явлений в небесном пространстве, в облаках; во-вторых, на уровне образного строя: «горящие небесные иконы» – это и метафора земного явления, и образ небесного мира; наконец, в стихотворении Бальмонта изображается именно проникновение небесной благодати в земной мир, одухотворение земной жизни через молитвенное обращение к высшему началу.
Действительно, молящиеся в воздушном храме не просто исчезают («И одни исчезают, другие уходят, / Прошептавши молитву свою...») – они несут в земной мир божественную благодать, «созидая покров бытию». Здесь очень важен ещё один традиционный мифопоэтический символ – покров. У Бальмонта он тяготеет к тютчевскому – «натянутое над бездной (аполлоновское) покрывало» [5, с. 128]. В этом стихотворении образ покрова связан с позолотой светоносного небесного мира, а потому он несёт в себе семантику одухотворяющего и охраняющего от хаоса начала. В мифопоэтическом символизме, отмечает А. Ханзен-Лёве, «это покрывало обязательно "златотканое", потому что сопричастно и наделяет сопричастностью солнечному золоту» [5, с. 128]. Именно этот образ проникновения в земной мир благодатного устроения, гармонии, духовного укрепления и очищения создаётся ёмким и сложным строем пятой строфы. В ней даже на уровне звуковых соответствий сопрягаются ключевые характеристики просветляющих мир энергий, исходящих из воздушного храма: первые три строки буквально построены из созвучий, составляющих слово воздушный (из – воз – зо – воз – безо), в последней строке звонкие согласные будто гасятся, утишаются, заменяясь парными глухими (ость – ст – сте). Доминантный звукокомплекс ключевого слова храм отражается в словах веру, кротких, страстей (ра – ру – ро – ра).
Сам по себе образ божественной благодати представлен как бы в трёх ипостасях.
«Золотая возможность дождей» – начало, заключающее в себе необходимую земле плодоносящую силу; эпитет золотая снова играет смыслами: «соотнесённая с божественным началом» («икон позолота»), а также «благая, просветлённая, прекрасная, драгоценная».
«Безотчётная вера живого потока» – духовная опора жизни как таковой; безотчётная, так как не рассудочная, а более глубинная, иррациональная – истинная вера. Живым потоком представляется здесь всё живое, единое в общем бытийном движении и одухотворённое органичным чувством связи с высшим началом.
«Молитвенность кротких страстей» – сложный образ, заключающий в себе, на первый взгляд, оксюморон: «кроткие страсти». В контексте это, видимо, страсти, укрощённые молитвой, – одна из необходимейших ступеней духовного возрастания человека. Таким образом, строфа действительно создаёт ёмкий образ высшей благодати, которая несёт в себе одухотворяющее земной мир, просвещающее земную жизнь начало.
Апофеозом мистерии выступает архисимвол бальмонтовского творчества – «горячее Солнце», один из самых многоаспектных и многогранных образов, реализующий в этом стихотворении наиболее значимые смыслы: царственное всемогущество, средоточие жизненной энергии, причастность к сущностным началам бытия, к истине и красоте.
«...Солнце не только мотивологически является центральным символом мифопоэтического космоса, но оно ещё и "символ символа", "позолота" всех остальных знаков, не обладающих онтологической непосредственностью и вещно-языковой идентичностью, – пишет А. Ханзен-Лёве. – К сущности солнечного начала относится преображение явлений» [5, с. 176]. Представление именно преображённого мира завершает мистический сюжет стихотворения Бальмонта: «беспредельная красота» Солнца соотносится с красотой одухотворённого вечернего мира («Засмотрелось, как вечер красив»). Последняя картина, изображающая соединение земного и небесного, не случайно связана именно с Солнцем: «блаженное бессилье» Солнца – крайняя степень упоения гармонией мира, единого в своей одухотворённой красоте. Сравнение, завершающее стихотворение, создаёт впечатление финального аккорда в гармоничном строе стихотворения и изображённого в нём бытия: тонкость, лёгкость, воздушность солнечного – небесного – начала соотносится с полновесной зримостью, плотностью земного образа, в котором через отвлечение эпитета, метонимически, выделен подчёркнуто реальный признак ещё не одухотворённого явления: «И как будто обрызгало светлою пылью / Желтизну созревающих нив».
На глазах лирического героя происходит таинство преображения плотского мира в одухотворённый, соединение небесного и земного, развёртывается мистериальный сюжет победы светлого космического начала над хаосом – один из важнейших в эстетике символизма.
Это кардинально отличает стихотворение Бальмонта от фетовского. Возникает вопрос: влияет ли понимание сходства и различия на осмысление каждого из них? Нам кажется, что влияет. В стихотворении Фета «Воздушный город» после знакомства с бальмонтовским, на наш взгляд, становится очевидней романтическая дуалистичность в представлении реального и ирреального мира, драма неосуществимой мечты; причём отражение земного в небесном ещё более подчёркивает иллюзорный характер «воздушного города», сам образ которого становится воплощением притягательного, но невозможного пристанища души. Через призму бальмонтовского стихотворения очевидней мотив пути, возникающий в последней строфе, – мотив, связанный у Фета с ощущением неосуществимости мечты, экзистенциальной безысходности. Минуты красоты, явленной в небе, – мимолётные, преходящие мгновения.
Стихотворение Бальмонта «Воздушный храм» отражает преодоление этой безысходности и создаёт образ вселенского, космического пути, в который вовлечено всё: земной, небесный и человеческий миры. Лирический герой у Бальмонта выступает не просто созерцателем, а визионером, свидетелем таинства, и мистерия освящения земного небесным изображается с его точки зрения; в то же время в стихотворении создан образ мирового всеединства, просветлённого солнечной силой божественной благодати. Тогда закономерно предположить, что образный строй стихотворения Бальмонта отражает идею Вл. Соловьёва о главном пути мира – пути «истинно перерождающей и обожествляющей любви» [6, с. 275]. Именно такой путь ведёт к вселенской гармонии и истинному бессмертию, а потому в бальмонтовской поэзии мига, развивающей традиции Фета, проявляется образ вечности.
Примечания
1. Бальмонт К. О поэзии Фета // Бальмонт К.Д. Где мой дом. М., 1992.
2. Жемчужный И.С. К. Д. Бальмонт и А. А. Фет // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания ХХ века. Вып. 3. Иваново, 1998.
3. Цит. по изданию: Бальмонт К.Д. Собр. соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1994.
4. Цит. по изданию: Фет А.А. Стихотворения и поэмы. Л., 1986.
5. Ханзен-Лёве А. Мифопоэтический символизм начала века. Космическая символика. СПб., 2003.
6. Соловьёв В.С. Смысл любви. М., 1991.
Опубликовано: Русский язык в школе. 2007. № 5. С. 59—62.
Тексты к статье
А. А. Фет
Воздушный город
Вон там по заре растянулся
Причудливый хор облаков:
Всё будто бы кровли, да стены,
Да ряд золотых куполов.
То будто бы белый мой город,
Мой город знакомый, родной,
Высоко на розовом небе
Над тёмной, уснувшей землёй.
И весь этот город воздушный
Тихонько на север плывёт...
Там кто-то манит за собою –
Да крыльев лететь не даёт!..
(1846)
К. Д. Бальмонт
Воздушный храм
Высоко над землёю, вечерней и пленной,
Облака затаили огни.
Сколько образов, скованных жизнью мгновенной,
Пред очами проводят они.
Кто-то светлый там молится, молит кого-то,
Преклоняется, падает ниц.
И горящих небесных икон позолота
Оттеняет видения лиц.
Это храм, из воздушности светом сплетённый,
В нём кадильницы молча горят.
И стоят богомольцы толпой преклонённой,
Вырастает их призрачный ряд.
И одни возникают, другие уходят,
Прошептавши молитву свою.
И ушедшие – в мире, незримые, бродят,
Созидая покров бытию.
Из воздушного храма уносят далёко
Золотую возможность дождей,
Безотчётную веру живого потока
И молитвенность кротких страстей.
А горячее Солнце, воззвавши их к жизни,
Наклонилось к последней черте,
И уходит к своей запредельной отчизне,
В беспредельной своей красоте.
И блаженному сладко отдавшись бессилью,
Засмотрелось, как вечер красив,
И как будто обрызгало светлою пылью
Желтизну созревающих нив.