Л. И. Ромащенко (г. Черкассы, Украина)
УКРАИНА В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ
КОНСТАНТИНА БАЛЬМОНТА
Творчество любого национального писателя следует рассматривать не только в координатах определенного этноса, но и как явление общечеловеческое, поскольку в становлении и развитии таланта нередко принимают участие поликультурные факторы; классические примеры – Гоголь, Короленко, Булгарин (в русской литературе), Словацкий, Мицкевич (в польской).
Совокупность влияния различных факторов отразилась в определении, касающемся последнего из названных мастеров (по свидетельству одного из участников конференции в Вильнюсе (
В жизни многих русских писателей важную роль сыграла Украина. Но в последнее время в украинском литературоведении этот вопрос рассматривался в значительной степени с политико-идеологических позиций. Мол, империя приписывала себе таланты окраинных народов, не допуская мысли поделиться славой их выдающихся сынов. А этих сынов считали едва ли не блудными, так как они будто бы забыли свои родовые корни и творили на благо не родной, иноязычной литературы. При этом прямо или косвенно звучали упреки В. Капнисту, А. Чехову, Н. Гоголю, В. Короленко, В. Маяковскому, А. Ахматовой, Д. Мережковскому, М. Волошину и К. Бальмонту. Если следовать такому подходу, то вполне обоснованными могут показаться претензии со стороны эфиопских евреев к Пушкину, Ф. Булгарину – поляку по происхождению, ставшему одним из основоположников русского исторического романа; выходцу с Украины, тоже поляку по происхождению Юзефу Коженевскому (Джозефу Конраду) – классику английской литературы. А также покажутся обоснованными претензии (если такие будут со стороны поляков) к украинскому поэту М. Рыльскому, происходившему от польско-шляхетского рода, или современному прозаику Вал. Шевчуку, чей прапрадед – тоже выходец из Польши. Да и россияне могли бы предъявить претензии к Марко Вовчок (Марии Вилинской), родившейся в Орловской губернии, – украинской писательнице, современнице Тараса Шевченко, которую он назвал «единственной дорогой доченькой», с творчеством которой возрос международный авторитет украинской литературы (произведения писательницы появляются в чешских, болгарских, польских, сербских, словенских переводах, выходят во Франции, Англии, Германии, Италии и других европейских странах).
Мы же постараемся избежать каких-либо идеологических подтекстов, рассматривая избранную проблему исключительно в плоскости литературоведческой науки.
Мать Константина Бальмонта, Вера Николаевна (1843—1909), происходившая из ярославских дворян, родилась в древнем украинском городке Каменце-Подольском, где служил ее отец – генерал Николай Семенович Лебедев. По свидетельству жены поэта – Е. Андреевой-Бальмонт, «прадед отца поэта был сержантом в одном из кавалерийских лейб-гвардейских полков императрицы Екатерины II – Баламут. Этот документ на пергаменте и с печатями хранился у нас. На Украине есть до сих пор и довольно распространена фамилия Баламут. Прадед поэта Иван Андреевич Баламут был херсонским помещиком... Как фамилия Баламут перешла в Бальмонт – мне не удалось установить»1.
Однако из переписки самого Бальмонта с литовским поэтом Людасом Гирой следует, что фамилия Бальмонт имеет не украинские, а литовское корни – Балмутис. По семейному преданию, прадед отца поэта, по имени Ян Балмутис (Иван Баламут), был сержантом кавалерийского лейб-гвардейского полка императрицы Екатерины II и в Херсонскую губернию переселился из Литвы (Курляндии). Сам Бальмонт в письме Гире писал: «Есть ли в Литве кто-нибудь с именем Бальмонт или Балмут, как звался мой прадед из Херсонской губернии?»
А вот в автобиографии Константин Дмитриевич пишет: «...по семейным преданиям предками моими были какие-то шотландские или скандинавские моряки, переселившиеся в Россию. Фамилия Бальмонт очень распространенная в Шотландии. Дед мой со стороны отца был морской офицер, принимал участие в Русско-турецкой войне и заслужил личную благодарность Николая Первого своей храбростью. Предки моей матери (урожденная Лебедева) были татары. Родоначальником был князь Белый Лебедь Золотой Орды. Быть может, этим отчасти можно объяснить необузданность и страстность, которые всегда отличали мою мать и которые я от нее унаследовал, так же как и весь свой душевный строй»2. Возможно поэтому в своем творчестве Бальмонт часто моделирует символический образ лебедя, о чем будет идти речь позже.
Бальмонт неоднократно бывал на Украине – в Харькове, Полтаве, Сумах. А свое пребывание в Одессе запечатлел в стихотворении «В окрестностях Одессы»: «Узкая полоска синего Лимана, / Желтая пустыня выжженных песков, / Город, измененный дымкою тумана, / Медленные тени белых облаков»3. Очевидно, как дань поэту создана экспозиция в Одесском литературном музее, в зале литературы Серебряного века.
Если обратиться к К. Паустовскому, для которого Украина также стала второй родиной (в нашем городе Черкассы прошло его детство, сюда он приезжал к бабушке и многочисленным тетушкам), то найдем свидетельство того, что Бальмонт бывал и в Киеве. Об этом идет речь в повести Паустовского «Далекие годы», считающейся его духовной автобиографией.
Паустовский запечатлел лишь краткий эпизод встречи с Бальмонтом на его лекции «Поэзия как волшебство», прочитанной в зале Купеческого собрания. Он воссоздает портрет Константина Дмитриевича, увиденный в юности глазами влюбленного в литературу киевского гимназиста. Портрет довольно точный и выразительный, вполне соответствующий сохранившимся фотографиям и свидетельствам многих других современников: «Вошел Бальмонт. Он был в сюртуке. С пышным шелковым галстуком. Скромная ромашка была воткнута в петлицу. Редкие желтоватые волосы падали на воротник. Серые глаза смотрели поверх голов загадочно и даже высокомерно. Бальмонт был уже не молод. Он заговорил тягучим голосом. После каждой фразы он замолкал и прислушивался к ней, как прислушивается человек к звуку рояльной струны, когда взята педаль»4.
Особое внимание в повести уделено оценке поэзии Бальмонта («Мрачная и великолепная поэзия дохнула в зал»5), ее влиянию на слушателей. Чтобы более убедительно воссоздать атмосферу, царившую в зале при чтении поэзии высокой пробы, Паустовский вводит в повесть как элементы интертекста отрывки из произведений Бальмонта – настоящего волшебника слова (сонет «Зарождающаяся жизнь», «Грусть»). Но самое сильное впечатление произвел на юного гимназиста бальмонтовский перевод «Ворона» Эдгара По: «За окнами не было уже ни Киева, ни огней на Крещатике, висевших голубоватыми цепями, – не было ничего. Только ветер уныло гудел над черной, присыпанной снегом равниной. И железное слово «невермор» тяжело падало в пустоту этой ночи, как бой башенных часов. «Невермор!» «Никогда!». С этим никак не мирилось сознание»6.
Этнические украинцы принимали активное участие в жизни Бальмонта. Среди них В. Короленко. Писатель, носивший высокое звание – «совесть земли русской», происходил из украинского казацкого рода, родился, жил и умер на Украине, похоронен в Полтаве (его имя носит Полтавский пединститут). Именно Владимир Галактионович поддержал Бальмонта в самые трудные минуты, когда тот лишился средств к существованию (Бальмонт в буквальном смысле слова голодал: подходил к витринам магазинов, чтобы через стекло посмотреть на хлеб и булочки). В письме М. Н. Альбову от 26 сентября 1891 г. Короленко аттестовал Бальмонта как способного поэта, своего знакомого: «Теперь он явился ко мне, сильно примятый разными невзгодами, но, по-видимому, не упавший духом <…> Он, бедняга, очень робок, и простое, внимательное отношение к его работе уже ободрит его и будет иметь значение»7.
Важную роль в судьбе Бальмонта сыграл Н. И. Стороженко (1836—1906) – добрейшей души человек, профессор Московского университета, шекспировед, дядя украинских музыковеда и фольклориста Дмитрия Николаевича и композитора Льва Николаевича Ревуцких. Николай Ильич происходил из древнего казацкого рода Стороженко, среди представителей которого – ряд видных историков и писателей. Например, Олекса (Алексей) Петрович Стороженко (1806—1874) – талантливый украинский писатель, автор рассказа «Воспоминание», воссоздающего в живых, интересных подробностях образ юного Николая Гоголя. Сам Стороженко не без влияния гоголевской «Страшной мести» написал повесть (незаконченную) «Марко Проклятый» – о большом грешнике Марке, совершившем тяжкие преступления.
Н. И. Стороженко и известный публицист и переводчик того времени П. Ф. Николаев уговорили знаменитого московского издателя К. Т. Солдатенкова поручить Бальмонту перевод «Истории скандинавской литературы» и «Истории итальянской литературы», что стало, по признанию самого Бальмонта, его «…насущным хлебом [на] целых три года…» и дало ему «…возможности желанные осуществить свои поэтические мечты»8.
Украинский предприниматель и меценат Николай Иванович Терещенко, исповедовавший принцип, что любить родину надо не только до глубины своей души, но и до глубины своего кармана (к чему призывал известный украинский издатель и меценат Е. Чикаленко, живший на Черкасщине), реально поддерживал образование, культуру: на собственные деньги организовал в Петербурге издательство «Сирин», которое печатало произведения Бальмонта, Блока, Брюсова и других поэтов.
Отдельного внимания заслуживает проблема влияния Бальмонта на украинских символистов. Украинский символизм сформировался в начале ХХ века и представлен именами таких поэтов, как Н. Вороной, Н. Филянский, Г. Чупринка, М. Рыльский, Д. Загул, В. Чумак, О. Слисаренко, С. Черкасенко и др. Украинские символисты создали в Киеве организацию «Белая студия» и «Музагет». Наиболее значительное влияние Бальмонта проявилось в поэзии Г. Чупринки, О. Олеся, П. Тычины.
Так, в книге «Будем как Солнце» – самой популярной и знаменитой книге Бальмонта («Книге символов») осуществлена попытка создать космогоническую картину мира, в центре которого находится Солнце, вечный источник всего живого («Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце…», «Будем как Солнце! Забудем о том…», «Солнце удалилось», «Голос заката»). Вся книга проникнута пантеистическими мотивами поклонения стихийным силам – Солнцу, Луне, огню, звездам, ветру, воде («Гимн Огню», «Влияние Луны», «Восхваление Луны», «Воззвание к Океану», «Ветер», «Безветрие» и др.).
В сборнике также отражена и столь излюбленная поэтом теория волшебного мига («Сказать мгновенью: «Стой!»). Влюбленность в мгновения подтверждает и размышления «Из записной книжки»: «Я живу слишком быстрой жизнью и не знаю никого, кто так любил бы мгновения, как я. Я иду, я иду, я ухожу, я меняю, и изменяюсь сам. Я отдаюсь мгновенью, и оно мне снова и снова открывает свежие поляны» (571).
Эти же темы доминируют и в сборнике «Только любовь». Поэт продолжает петь гимн солнцу, свету, «жизни подателю, светлому создателю», выводящему мир, томившийся во мраке, «к красивой цельности отдельной красоты». Любовный экстаз, чувственная страсть, всеземное блаженство от древней Эллады до таинственной Мексики воспеваются в стихотворениях цикла «Гимн Солнцу», «Солнечный луч», «Линии света» и др. Вышеупомянутые книги – время наивысшего творческого взлета К. Бальмонта.
Символика Бальмонта, его солнцепоклоннические мотивы проявляются и в поэзии раннего Тычины (1891—1967), прежде всего в книге «Сонячні кларнети». Поэтические конструкции у обоих поэтов схожи даже внешне. У Бальмонта:
О, Мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце, тебя я пою!
Ты в полногласной
Сказке прекрасной
Сделало страстной
Душу мою! (196)
У Тычины:
О, я не невільник,
я ваш беззаконник.
Я – сонцеприхильник,
я – вогнепоклонник.
Ненавиджу темне
Життєве болото.
Я в душу таємне
Ловлю сонцезлото9.
Едва ли не в каждом произведении раннего П. Тычины находим образ солнца, нередко вынесенный в название произведений, в том числе и идеологически заангажированных («Сонце», «Просто з поля, сонце де палило...», «Ленінове сонце»).
Огонь, солнце, свет – это силы, символизирующие идею возрождения, возвращения, воскрешения после смерти, выхода из мрака. В поэзии Тычины, как и Бальмонта, проявляются оппозиции: белое и черное, свет и тьма, жизнь и смерть, добро и зло, Бог и дьявол, Христос и Иуда.
Тычина несколько переосмысливает также и бальмонтовский образ ветра. Если у Бальмонта ветер в одноименном стихотворении – символ прекрасного, свободы, вечной динамики жизни, то у украинского писателя это не только символ одной из главных жизненных стихий (две другие – солнце и вода («Сонце», «Вітер», «Дощ»)), но и олицетворение революционных преобразований, имеющих резонанс и внутри страны, и в международном масштабе (как в стихотворениях «Вітер з України», «Плуг» («Вітер. / Не вітер – буря! / Трощить, ламає, з землі вириває...»10). В произведении «Дума про трьох вітрів» в аллегорической форме в образах ранней весны, Ясного Солнышка, ласковых ветров автор выразил народные представления о счастливой, обновленной революцией жизни.
Поэзия французских, немецких, польских, русских символистов свидетельствовала о новых путях развития мировой поэзии, побуждала к созданию новых поэтических форм на украинской национальной почве. Так, поэзия Бальмонта и других символистов привлекала Г. Чупринку (1879—1921). Это увлечение стимулировала дружба с украинским писателем и издателем Алексеем Коваленко, знакомившим украинских поэтов с модернистской русской поэзией и новыми литературными течениями в Западной Европе. Г. Чупринка удостоился определений: «певец «святой красоты», «брат солнца», «брат света», «брат урагана». Эти же эпитеты полностью применимы и к Бальмонту, поэтому Чупринку называют «украинским Бальмонтом». Правда, некоторые критики придерживались иного мнения: например, Н. Зеров считал, что «мало имеет права Чупринка на титул украинского Бальмонта»11. Влияние Бальмонта расценивается и некоторыми современными литературоведами как простое наследование, лишающее поэта права на собственную индивидуальность: «Понятное дело, Чупринка иногда пел “с чужого голоса”, а точнее – с голоса Бальмонта, с голоса российских поэтов-символистов»12.
Эстетическим лозунгом Бальмонта, достигшего незаурядной виртуозности в обладании словом (признание поэта – «Я – изысканность русской медлительной речи…»), были слова выдающегося французского поэта П. Верлена: «De la musique avant toute chose» – «Музыка превыше всего». Много стихотворений Г. Чупринки также завораживают поэтической гармонией звуков, мелодией ритма, звонкими переливами тонов. Музыкальность слова – характерная черта и ранней поэзии П. Тычины (вышеупомянутый сборник и некоторые стихотворения даже имеют названия музыкальных инструментов: «Сонячні кларнети», «Арфами, арфами...»).
Большое влияние имела поэзия Бальмонта и на украинского поэта-эмигранта А. Олеся (1878—1944). Г. Чупринка по этому поводу отмечал: «Если рассматривать поэзию как волшебство (К. Д. Бальмонт), то Олесь действительный волшебник»13. Творчество А. Олеся и К. Бальмонта имеет немало точек соприкосновения. Но остановимся лишь на некоторых.
Через всю поэзию А. Олеся, как и Бальмонта, проходит архетипный образ солнца, приобретающий разную смысловую нагрузку: символ возрождения, обновления жизни («Гроза пройшла»), символ любви («Нащо, нащо тобі питати...»), солнце и тьма как противопоставление разных социальных условий жизни («Ах, як стогнали ми, як плакали в вигнанні...»), «сонце волі» («В роковини Шевченка»), солнце поэзии («О слово рідне! Орле скутий!»), воплощение христианской добродетели («Красне сонце» – о крестителе Руси Владимире) и т. д.
В поэзии русского и украинского писателей часто встречается образ лебедя. Лебедь нередко выступает символом возрождения, чистоты, целомудрия, гордого одиночества, мудрости, пророческих способностей, поэзии, совершенства, а в отдельных случаях – и смерти. Недаром в мифах и сказках противопоставляется белый и чёрный лебедь как жизнь и смерть, добро и зло. У славян лебеди сопровождали Бога Солнца. Лыбедь – сестра трёх братьев, основателей Киева – Кия, Щека и Хорива. Россию называют Лебедией будущего. Летящая клином стая лебедей – символ ЕС, которым Британия отметила свое председательство в Европейском Союзе в 2005 году. Лебедь как объединяющий символ Евросоюза и Евразии.
Очень распространенной мифологемой в литературе стал умирающий Лебедь, что на пороге смерти поднимается ввысь, навстречу небу и солнцу, чтобы спеть свою неземной красоты прощальную песню (сонет «Лебеди» М. Драй-Хмары стал своеобразной эстетической программой украинских поэтов-неоклассиков). А. Олесь и К. Бальмонт также активно используют образ Лебедя, но смысловая нагрузка этого символа несколько разная у каждого поэта. «Лебедь» Бальмонта отражает деструктивные черты души поэта, преисполненной отчаяния и грусти по бесповоротно ушедшей жизни, а «Белый Лебедь» – символ незапятнанной чистоты, нежности и женской красоты. «Лебідь» А. Олеся – символ стойкости, вечного стремления к свободе, счастью, готовности на самопожертвование во имя народа и одновременно символ временной инертности, обреченности, одиночества, смерти и забвения. «То не лебідь на озері пісню співав» – символ нереализованной мечты и душевной трагедии поэта. Послание «Лебединій зграї» – пламенный протест против «сірих днів», «суму і нудьги», символ стремления к свободе, готовности бороться и умереть за нее. «Прилети, мій лебідь білий» – символ веры и надежды, исцеления от страданий, благодаря волшебной целительной силе песни.
Несколько необычным для поэта-символиста может показаться обращение Бальмонта к детской тематике. Критики утверждают, что заняться детской литературой его подтолкнуло знакомство с фольклором и культурой других стран (с 1902 по 1905 год Бальмонт живет за границей). Возможно, но это скорее не причина, а следствие. К такому выводу подталкивает «Посвящение» «Фейных сказок»: «Солнечной Нинике, с светлыми глазками – / Этот букетик из тонких былинок. / Ты позабавишься Фейными сказками, / После блеснешь мне зелеными глазками…» (287). Ниника – Нина Константиновна Бальмонт-Бруни, дочь Бальмонта и Е. А. Андреевой.
В истории украинской (и не только) литературы немало примеров, когда именно собственные дети стимулировали появление детских произведений у того или иного писателя. Так, с появлением первого сына Олега (позже ставшего тоже поэтом и в годы войны расстрелянного фашистами) А. Олесь написал много детских стихов, вошедших в сборник «Все навколо зеленіє». А уже будучи в эмиграции, когда его безрадостное существование согрела любовь к Марии Фабиановой и у них родился сын Александр, А. Олесь посвятил ему чудесные стихотворные сказки. Благодаря сыну, корившему отца за то, что он пишет для других, а не для него, появились поэмы-сказки у украинского писателя-шестидесятника, нашего земляка В. Симоненко.
Бальмонтовские мотивы солнцепоклонства повлияли и на творчество малоизвестного украинского поэта Герася Соколенко, хотя в стихотворении «Гімн молодих поетів», в котором выражена эстетическая программа автора и его единомышленников, последний демонстративно пытается отмежеваться от творчества русского символиста:
Ми, поети з далеких провінцій,
Над знаменами сонце несем.
В наших грудях любови по вінця
І по вінця бадьорих пісень…
Що нам Бальмонт, і що нам Тичина?
Ми не ніжні, – ми буйні, лихі…
Ми закохані в музику грізну
Маршів бою і громи пісень,
Наша юність палка й огнебризна,
Над знаменами сонце несе.
Мастерство Бальмонта-поэта определило профессиональные симпатии талантливого украинского переводчика Н. Лукаша: «В последних классах школы и в студенческие годы я много переводил русских поэтов “Серебряного века” – Блока, Брюсова, Бальмонта, Вяч. Иванова, Балтрушайтиса, Белого – это было для меня незаурядной школой постижения поэтического ремесла»14.
Позже бальмонтовские мифологемы огня и солнца транспортируются в творчество поэта-шестидесятника Ивана Драча. Солярные мотивы воплощены уже в названиях сборников («Соняшник», «Протуберанці серця», «Сонячний фенікс», «Сонце і слово», «Сонячний грім», «Храм сонця») и отдельных произведений («Балада про соняшник», «Сонячний етюд», «Ніж у сонці»). К примеру, в поэме «Ніж у сонці» образ солнца является главным персонажем, символом человеческого стремления к совершенству и красоте, символом бессмертия. А в дебютном произведении «Баллада про соняшник» образ солнца идентифицируется с поэзией. «Поезіє, сонце моє оранжеве!» – декодирует содержание символа сам автор.
Для Драча характерно также постоянное сопоставление двух образов-символов – солнца и сердца.
Вообще бальмонтовские мотивы в творчестве украинских писателей-шестидесятников могли бы стать предметом отдельного научного исследования. Созвучны уже названия сборников, циклов стихотворений: «Любовь и ненависть» у Бальмонта и Д. Павлычко, «Смертию – смерть» у Бальмонта, «Смертю смерть» у Г. Чупринки и «Смертю смерть здолавши» у Б. Олийныка.
Бальмонтовский образ храма как символ веры («Воздушный храм»), высокой духовности («Моя душа – глухой всебожный храм…»), внутренней чистоты и стойкости духа («Неприступный храм») активно используют украинские поэты-шестидесятники.
Например, образ храма занимает важное место в системе символических констант романа «Орда» Р. Иванычука. Это храм души, «храм науки и духовности»15, находящийся в оппозиции к образу орды.
Тяжела дорога к храму, но каждый должен найти его в своей душе, чтобы иметь право называться человеком и помочь построить храм Украины, храм государственности и свободы. Используя объемную развернутую метафору, писатель утверждает мысль о нетленности, животворящей силе храма: «Храм всегда выходит из пламени целым и опять собирает около себя народ, представляя миру в первозданной чистоте христианский идеал: ценность человеческой личности, являющейся носителем вечного смысла жизни – любви»16.
Похожую функцию в общей идейно-эстетической и формально-стилистической концепции автора выполняет образ собора в одноименном романе О. Гончара. Этот «неодухотворенный», но действующий (недаром прозаик изображает его как живое существо) образ символизирует духовное начало, совершенство и гармонию человеческого бытия, связь поколений, единство прошлого, настоящего и будущего.
Образ храма в романе Иванычука полисемантичный. Одной из его граней является храм Природы, где все находится в гармонии, где «каждый листок, каждое зело, насекомое, птица и зверь живут в согласии с Творцом, ничто ничему не мешает, и смерть, как и рождение, – целесообразны» 17, и где лишь человек, существо умное, венец творения, не чувствует гармонии окружающего мира, своими поступками и помыслами, двоедушием, фальшью, ненавистью, жестокостью – приметами, не совместимыми в храме Природы, – безжалостно уродует ее совершенство, тем самым уничтожая самого себя.
Таким образом, тема «Бальмонт и Украина» довольно многогранная, и в одной статье ее, конечно, не раскрыть. Так что надеемся, что в будущем она еще не раз будет привлекать внимание исследователей.
Литература
1 Цит. по: Баделин В.И., Куприяновский П.В. К родословной К. Бальмонта // Русская литература. 1987. № 2. С. 210—212.
2 Цит. по: Макогоненко Д.Г. К. Д. Бальмонт: жизнь и судьба // Бальмонт К. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. М.: Правда, 1990. С. 8.
3 Бальмонт К. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. М.: Правда, 1990. С. 89. – Далее будем ссылаться на это же издание, указывая страницу в тексте.
4 Паустовский К. Повесть о жизни. Т. 3. М.: Современный писатель, 1992. С. 164.
5 Там же. С. 165.
6 Там же.
7 Цит. по: Короленко В.Г. Избранные письма: В 3 т. М.: ГИХЛ, 1936. Т. 3. С. 68.
8 Цит. по: Макогоненко Д.Г. Указ. соч. С. 11.
9 Тичина П. Я єсть народ... К.: Дніпро, 1981. С. 17.
10 Там же. С. 31.
11 Цит. по: Жулинський М. Метеор на обрії української поезії // Чупринка Г.О. Поезії. К.: Рад. письменник, 1991. С. 25. – Здесь и далее перевод с украинского наш.
12 Там же. С. 17—18.
13 Там же. С. 22.
14 Лукаш М.О. Автобiографiя. 10.11.1986 р. // ЦДАМЛМУ. Ф. 590. Оп. 2. Спр. 561. Арк. 22—22 зв.
15 Іваничук Р. Мальви (Яничари). Орда. Х.: Євроекспрес, 2000. С. 353.
16 Там же. С. 400.
17 Там же. С. 361.
© Л. И. Ромащенко, 2012
Ромащенко Людмила Ивановна, доктор филологических наук, профессор кафедры украинской литературы и компаративистики Черкасского национального университета им. Богдана Хмельницкого.