П. С. Дубровский, С. П. Дубровский
ОБ ИСТОРИИ ОФЕНСКИХ ПРОМЫСЛОВ:
ЭКОНОМИКО-СОЦИАЛЬНЫЙ АСПЕКТ
Торговая среда российской деревни, да и не только деревни, во многом складывалась из двух крупнейших составляющих: торговли официальной и неофициальной. Первой, как правило, занимались купцы, имея на то соответствующий подтверждающий документ – принадлежность к той или иной гильдии или разовую проездную бумагу, которую чаще оформляли торгующим на вывоз крестьянам. Но огромную роль играла неофициальная торговля, которой занимались крестьяне, избравшие для себя путь торговца-офени. Конечно, офеня брал документы на право торговли тем или иным товаром, но обычно к официально разрешенной партии товаров он брал товар неофициально, иногда даже запрещенный к продаже; например, старообрядческая икона была запрещена к распространению и рассматривалась как пропаганда раскола, а это было уголовно наказуемо, но количество этих икон, распространяемых офенями только Вязниковского уезда Владимирской губернии, превышало сотни тысяч. А если взять общее количество икон, распространяемых офенями как официально, так и подпольно, оно могло превышать 3—3,5 млн икон ежегодно.
Один из авторов неоднократно приводил данные по торговле иконами во Владимирской губернии начала – середины XIX века. «…По результатам ежегодных ярмарок, проводимых в основном в селе Холуй, в силу его удобного географического положения, и Макарьевской ярмарки в Нижнем Новгороде, Вязниковский уезд с начала XIX века, ежегодно продавалось до 5,5 млн икон, стоимостью от 3—5 копеек до 500 и более рублей серебром, которые производились в традиционных центрах, каковыми являлись Палех, Холуй и Мстера… в 1879 году по железной дороге и на лошадях только из Мстеры было отправлено 1 млн 205 тыс. икон» [1, с. 35]. «Производство икон в одном только Холуе в середине XIX века достигало от 1,5 до 2 миллионов образов в год» [2, с. 35]. Только по результатам Макарьевской ярмарки, «в 1894 году, на долю проданных икон и киотов приходится 120 тыс. руб.» [3, с. 41], а в 1896 году выручка от продажи икон составляла уже 206 тыс. руб. [4, с. 110; 5, с. 43]. Кроме того, офени во время своих торговых путешествий занимались обменом устаревших, часто очень дорогих икон на яркую продукцию мстерских «подстаринщиков».
Торговля иконами, а особенно неофициальная, могла накладывать свой отпечаток и на иконное дело в целом, и диктовать мастеру свои условия. А главным действующим лицом в посреднической деятельности был, конечно же, офеня, бродячий торговец иконами вразнос. Как уже отмечалось исследователями, деревенские иконники писали образа, чтобы «жить и питаться» [6, с. 315]. Значит, для сбыта икон были необходимы юркие, изворотливые «помощники» – торговцы и комиссионеры. Эти две профессии и совмещали в своем лице офени. В этой роли они и выступали в мире суздальского иконного дела, которое с самого момента своего зарождения и в дальнейшем своем стремительном росте было неотделимо от офенской торговли.
В старину иногда иконы продавали сами мастера, порой в этой роли выступали монахи. Западноевропейский исследователь XVI в. Даниэль Бухау, приехавший в Россию для изучения направлений религиозной деятельности, писал, что русские монахи нередко «занимаются торговлей и продают образа святых, кресты и прочее» [7, с. 40]. Но это был, очевидно, тот рубеж, когда монастырская торговля иконами, по сравнению с деревенской торговлей вразнос, начинает ослабевать и к началу XVII в. окончательно становится прерогативой мирской, крестьянской деятельности, в которой основную роль начинают играть торговцы-офени. Причиной этого, по мнению автора, мог являться сложный, многогранный процесс, связанный как с распространением христианской идеи на Восток после падения Золотой Орды, особенно после завоевания Казанского (1552) и Астраханского (1556) ханств, когда вместе с казаками на завоевание Сибири шли и монахи, неся с собой иконы и другие изделия культа. Были и внутренние причины, связанные с необходимостью массового производства икон для удовлетворения нужд не только высшего и среднего сословия, но и огромной массы крестьян, составлявших большую часть населения Российской империи.
Пытаясь найти исторические корни массового производства и распространения икон, можно сказать, что начало монастырского периода в суздальском иконописании, с участием уже подготовленных русских изографов, очевидно, следует отнести к началу XII в. Ссылаясь на Лаврентьевскую летопись и труды по истории Государства Российского Н.М. Карамзина, Д.А. Ровенский пишет: «В Суздале в
Однако расцвет иконописания имел и свои отрицательные стороны, поскольку насытить огромный крестьянский рынок качественными, с художественной точки зрения, образами, даже при таком масштабе производства было невозможно. Историк С.Н. Гумилевский, давая характеристику различным иконописным школам, пишет: «Чем больше распространялось христианство на Руси, …тем более ощущалась нужда в… Святых иконах… Труд по изготовлению таких дешевых, доступных для человека бедного, не имеющего ни художественного вкуса, ни истинного понятия о строго-православной иконописи, взяли на себя иконописцы Суздальской области. Так возникло на Руси столь распространенное даже в наши дни суздальское письмо. …можно предполагать, что возникновением своим оно обязано, по крайней мере, началу XVI века. Стоглавый собор, бывший в
Как уже отмечалось выше, к началу XVII в. монастырская торговля иконами начинает ослабевать, и инициатива этой торговли переходит к торгующим, первоначально монастырским крестьянам. А впоследствии и к крестьянам, занимающимся иконописным промыслом, и окружающему этот промысел населению. По сути, начало – середину XVII в. можно считать и началом массовой офенской торговли иконами, косвенно это подтверждается и историческими документами. Почему монастыри не оставили за собой этот сегмент рынка? Очевидно, имея другие источники дохода, монастыри просто не могли уследить за массовым производством и распространением дешевой «крестьянской» иконы, да и в предприимчивости монахи уступали офеням, хотя целиком монастырская торговля не исчезла и продолжает существовать и сегодня. На иронической литографии XIX в. можно видеть торгующего иконками, крестами и четками монаха. Но «деятельность» этого дремлющего на своем стуле торговца (рис. 1) уже не может идти ни в какое сравнение с активностью деревенских профессионалов-офеней (рис. 2). Он им явно не конкурент.
В какой-то мере торгующие монахи составляли конкуренцию офеням лишь в Западной Европе. «…Некоторые греческие монахи XVIII—XIX вв. известны тем, что торгуют «картинами, изображая на них мнимые видения свои и чудеса» [13, с. 113]. По сведениям румынского исследователя М. Порумба, «распространение дешевых икон на стекле в Трансильвании велось странствующими иконописцами, жившими в одном селе Ливада. Тем же самым занимались ашкенази в Центральной Европе» [12, с. 201] (ашкенази – странствующие торговцы разнообразным товаром вразнос, коробейники, а по сути, те же офени. – Прим. авторов).
На фоне достаточно скудной торговли иконами в Западной Европе, мир суздальской офенской торговли уникален. Очевидно, нигде и никогда не существовало такого количества деревенских торговцев иконами и такой невероятно разветвленной сети их торговых маршрутов, как в императорской России. Лавина суздальских торговцев предстает перед нами как микроэлементы огромной торговой системы с уникальными, часто скрытыми рычагами управления. Они, офени, лишь исполнители и участники заданного историей и культурой движения.
Количество офенских поселений, издавна окружавших Палех, Мстеру и Холуй, отвечало количеству на Руси иконописцев и потребностям русского благочестия в иконах. Только в последней четверти XIX в. (когда уровень офенской торговли стал снижаться) их насчитывали более 150. Если же учесть, что только одна Алексинская волость включала в это время 4 села и до 50 деревень с числом жителей до 4200 душ, из которых, как свидетельствовала статистика, «большая часть в старину были офени» [14, с. 22—23], то вполне можно представить как масштабы производства, так и масштабы торговли суздальскими иконами. Так получалось, что мастер-ремесленник и бродячий разносчик его продукции «шли» рядом. И. Голышев, историк, экономист и этнограф Владимирского края, говорил, что, во-первых, при помощи офеней суздальское иконное дело «перешло от монастырских иноческих занятий в народную промышленность», и, во-вторых, пока существует офенство, производство дешевых икон для народа будет процветать.
О необъятной торговой географии офеней можно судить по их прозвищам в разных областях России: в Малороссии их звали «варягами», в Белоруссии – «маяками», на русском Севере – «торгованами», в Сибири – «вязниковцами» и «суздалами» и т. д. [15, с. 220; 16, с. 144]. Другими словами, офени проникали всюду, поэтому плотность пространства, на котором можно обнаружить суздальские иконы-«красноушки», вряд ли сравнима со степенью распространенности икон каких-либо иных иконописных центров. Эти иконы специалисты находили в Румынии (г. Яссы), в Молдавии (в монастырях Нямц, Агапия), в Болгарии (в церквях г. Софии), в Югославии (в музеях Белграда, в сербских и черногорских монастырях), а «красноушка» XIX в. из национальной художественной галереи г. Софии «Воскресение Христово и Сошествие во ад, с праздниками» (инв. № 836) содержит на тыльной стороне доски любопытную надпись: «донесено от Гроба Господня. Беньо Христов (1824—1898)». Это значит, что торговые пути суздальских офеней, возможно, достигали Иерусалима [17, с. 49—70].
Все эти находки подтверждают имеющиеся документальные сведения о том, что суздальские иконы возили продавать за границу по крайней мере с начала XVIII в. В 1705 году десять палехских крестьян, с разрешения своего помещика Бутурлина, обратились в Посольский приказ с просьбой выдать им проезжую грамоту в Воложскую и Сербскую земли «для промена» икон. Учитывая количество (несколько тысяч), можно заключить, что то были иконы массового производства, т. е. «расхожие». Через три года палешане вновь оказались там же; и это несмотря на то, что русское правительство направило киевскому губернатору специальный указ о закрытии границы для офеней и о запрещении им торговать святыми образами на землях Турецкой империи [18, с. 243—244].
В XIX – начале XX в. о вывозе «суздальских писем» за границу свидетельствуют исследователи. Н.П. Кондаков на основании очевидных данных отмечал, что главные пункты сбыта икон Палеха, Мстеры и Холуя – «южная и восточная Россия, ранее также Румыния и Балканский полуостров» [19, с. 32]. Эти данные подтверждает и газета «Владимирские губернские ведомости», указывающая, что «Палех с Холуем работает на всю Россию и даже некоторые славянские страны; их изделия можно встретить в большом количестве в Болгарии и Румынии» [20].
Необыкновенно широкий «веер» торговых путей офеней интересно соотносится с особенностями их торговых механизмов. На деревенских ярмарках офеня мог торговать не только конкретным товаром, например, иконами. Его «развал» – простая доска с разложенными товарами – мог содержать «Псалтыри, часовники, Святцы, азбуки, книжки для народа с лубками, вроде сказок о Еруслане Лазаревиче, Бове Королевиче и других богатырях, гадательные книжки царя Соломона, сонники, ворожеи, оракулы, а также многочисленные картинки религиозного содержания» [21, с. 149—150]. Отметим, что и сами офени иногда обладали почти необъяснимыми способностями. По воспоминаниям жителей села Алексино, их предки, бывшие офенями, могли переговариваться на расстоянии до
Примечания
1. Владимирские губернские ведомости. Владимир, 1881. № 8. – Далее ВГВ.
2. Леонтьев П.О. Иконопись // Материалы для оценки земель Владимирской губернии. Т. IV. Вязниковский уезд. Вып. III. Промыслы крестьянского населения. Владимир на Клязьме, 1903. 163 с.
3. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. СПб., 1890—1907. Т. XXI.
4. Всероссийская выставка
5. Дубровский П.С. Народные промыслы как форма мелкотоварного производства (экономико-теоретический очерк с историческими вставками). Иваново – Шуя, 2005. 120 с.
6. Стоглав. М., 1985.
7. Бухау Д. Начало и возвышение Московии. М., 1877.
8. Ровенский Д.А. Обозрение иконописания в России до конца XVII в. СПб., 1903. 330 с. – Ровенский ссылается на «Ист. Гос. Росс. Карамзина, III, прим. 255; Лаврент. лет. 173».
9. Гумилевский С.Н. Русские иконописные школы. Тула, 1904.
10. Арсений. Исторические сведения об иконописании в Троицкой Сергиевой лавре // Сборник Общества древнерусского искусства на
11. Дубровский П.С. Интеллигент – это состояние души… (К истории иконописных промыслов в России) // Интеллигенция и мир. Российский междисциплинарный журнал социально-гуманитарных наук. Иваново, 2005. № 1—2.
12. Тарасов О.Ю. Икона и благочестие: очерки иконного дела в императорской России. М., 1995.
13. Архангельский В. Очерк истории греческой церкви со времени падения Константинополя до наших дней. М., 1885.
14. Лядов И.М. Развитие и упадок холуйских ярмарок в Вязниковском уезде // Ежегодник Владимирского губернского статистического комитета. Т. 1. Вып. 2. 1876.
15. Максимов С.В. В дороге (из путевых заметок) // Отечественные записки. 1860.
16. Велижанина Н.Г. Новые документы о регламентации иконописания в Западной Сибири (вторая половина XVIII – первая половина XIX в.) // Источники по истории русского общественного сознания периода феодализма. Новосибирск, 1986.
17. Тарасов О.Ю. Русские иконы XVIII – начала XX в. на Балканах // Сов. славяноведение. 1990. № 3.
18. Богоявленский С.К. Связи между русскими и сербами в XVII—XVIII вв. // Славянский сборник. М., 1947.
19. Кондаков Н.П. Современное положение русской народной иконописи // Памятники древней письменности и искусства. Т. CXXXIX. СПб., 1901.
20. ВГВ. 1912. № 40.
21. Симони П.О. О книжной торговле и типах торговцев на старом Апраксинском рынке. В.В. Холмушкин // Старые годы. 1907, апрель – июнь.
© Дубровский П.С., Дубровский С.П., 2010